нас и ниже тебя парни есть. А плечи можно наработать. Я из тебя мужика сделаю! — на этих словах туг покровительственно хлопнул Филиппу по плечу.
А она скривилась, пока Харбин не видит: «ну-ну, попробуй, получится — я тебе первая спасибо скажу».
Девушка, действительно, ещё больше похудела за последний месяц.
Хотя у котла всегда следили за равенством пайков, она слишком часто была наказана лишением ужина. В такие вечера, слушая, как урчит голодный живот, Филиппа мечтала о том, что она стала не банщиком, а попала к кухонным работникам. Это было бы не только всегда сытно, но и почётно.
В походе бронзовый котёл отряда для варки мяса считался священным. В пути два палаточника несли его перед отрядом, а в лагере, потом, ставили в центре. Назначенные на котёл палаточники весь поход охраняли его больше жизни, потому, что потерять отрядный котел в бою было бы страшным позором для всего отряда.
Кроме того, Харбин рассказывал, что, если воин отряда чем-то сильно провинился, то, спрятавшись под бронзовым казаном, мог рассчитывать на снисхождение при наказании. Филиппа тогда ещё всерьёз задумалась: поместятся ли они под котлом вдвоём с Деткой.
Самая вожделенная должность среди палаточников, попавших на кухню, была: «распределитель похлебки». Это было даже лучше, чем вторая по значимости: «главный повар».
В один из дней, когда наказывали провинившегося, плетью, Филиппа с ужасом узнала, что в обязанности главного повара почему-то входит и работа палача. Именно он и его помощник исполняют большинство наказаний. Весь отряд, кроме сторожевых, присутствовал на экзекуции и в полной тишине слушал душераздирающие крики и срывающиеся рыдания наказанного. Аштуг Хилберт тоже стоял рядом и его каменное лицо выглядело жестоким и безжалостным. По вине этого бойца в конюшнях случился пожар и погибла лошадь. Главный повар, он же, палач, выполняя приказ аштуга, иссёк спину провинившегося так, что видно было мясо и кожа висела клочьями. Его потом, еле живого, увезли в городской лазарет на телеге. Филиппа очень тяжело пережила этот день. Она всю ночь плакала в подушку, забывшись беспокойным сном только под утро. Крики несчастного стояли в ушах, а его, иссеченная плетью, окровавленная спина стояла перед глазами во сне. Почему-то Филиппа представляла, что это её секут плетью, после того, как разоблачили, что она девушка. И это её везут с разодранной до мяса кожей в лазарет…
Нет! Она точно никогда бы не смогла стать главным поваром или его помощником. И, вообще, хоть при кухне ещё были «главный водонос», «поводырь ослов» и прочие должности, уж лучше быть банщиком!
Глава 17
Юная Генриетта, сестра аштуга Хилберта, гневно сверкая голубыми глазами, нетерпеливо выглядывала в окошко крытой повозки, и визгливо торопила возницу, требуя ехать поживее.
— Что ты ползёшь, как дохлый червь? Быстрее было бы ногами дойти, чем ехать в твоей скрипучей повозке! — выплеснув негодование, девушка захлопнула окошко и откинулась спиной на подушки, переводя дыхание.
Впереди, по ходу движения, холодное осеннее солнце уверенно проваливалось за горизонт, слабо подкрашивая багряным листья далёких деревьев, выстроившихся вдоль дороги. Сзади, словно догоняя, стремительно наступали сумерки.
На самом деле, вины возницы перед девушкой не было никакой: и повозка вполне обычная, и лошадь не старая, и скорость нормальная. Просто Генриетта сильно нервничала и ей требовалось как-то сбросить напряжение. Когда брат узнает об этой выходке, ей здорово достанется. Хилберт очень суров и бескомпромиссен. Брат, если посчитает, что заслужила, накажет, не взирая на личности, отговорки и униженные мольбы. А если ещё и не успеют добраться до темноты, и она, дочь знатного рода, путешествуя одна, без сопровождения, вынуждена будет остановится заночевать в таверне… Хилберт с неё лично шкуру спустит.
Брат был старше сестры на целых двенадцать лет. Семь лет тому назад, когда Генриетте было всего одиннадцать, после внезапной смерти родителей, в результате несчастного случая, он, молодой туг, только что получивший свою первую сотню, оказался достаточно умным и сильным, чтобы взять на себя обязанности главы рода и старшего их клана. Он заменил Генриетте отца и мать, заботился о ней, как мог. Младшую сестру брат обожал, но… на свой военный манер.
Хилберт вел себя с ней, скорее, как строгий отец, чем, как любящий старший брат: не баловал, следил за воспитанием, нанимал учителей, решительно наказывал за плохие проступки. Генриетта, еще с тех пор, когда они вместе играли куклами, и по сей день, страшно завидовала Мишель, наблюдая, как та общается с Фредериком. Старший брат принцессы всегда был снисходительно ласков с сестрой и её подругами, частенько покрывал их проделки перед матерью и даже перед императором. Мишель всегда была абсолютно уверена в поддержке Фредерика, какую бы глупость она ни задумала, она совсем не боялась брата.
Генриетта никогда не чувствовала чего-то подобного с Хилбертом. Она редко видела брата. Он либо был в расположении войск, либо, когда приезжал домой, в основном, проводил время в рабочем кабинете, занимаясь делами их семьи и клана. А вечера, на отдыхе от воинской службы, брат предпочитал проводить с друзьями, чаще всего, с ашварси Хлодвигом.
Генриетта, конечно, где-то глубоко в душе, любила брата, но больше — боялась. Возвращаясь домой, он, несмотря на гору накопившихся важных клановых и хозяйственных дел, всегда находил время вызвать младшенькую к себе в кабинет и дотошно расспросить обо всём на свете, услышать от самой сестры о её успехах, неудачах, поведении и проблемах, хотя из поместья ему исправно докладывали о ней. Заодно, брат сурово отчитывал сестру за все промахи и недочёты, или, скупо хвалил за достижения. Случалось, наказывал твердой рукой без снисхождения…
Так, само собой, получилось, что Генриетте было легче жить, когда брата дома не было, и она чувствовала относительную свободу. Когда он бывал в родовом поместье девушка всегда вела себя, тише воды, ниже травы. Впрочем, она и в его отсутствие, в основном, выполняла все требования Хилберта, корилась брату больше, чем слушала бы родителей, будь они живы.
В основном…
Однако, сейчас она больше не могла ждать!
— И Хилберт сам во всём виноват! — мерно покачиваясь в повозке, уговаривала себя девушка. — Он сам, так часто приглашал в дом своего друга, что я просто не могла не влюбиться в Хлодвига!
Генриетта грезила о нём с пятнадцати лет. По ночам ей часто снились поцелуи с ним и нежные объятия прекрасного воина. Когда ашварси бывал у них, девушка прихорашивалась и всячески старалась найти повод появиться перед ним, а после, подольше находиться в их с братом обществе. Мужчины её, конечно, в конце концов,
