сумочку и ключи и выскочила за дверь. Себастьян последовал за мной. Когда завел машину, села сзади. Не хотела, чтобы он видел, как больно он меня задел, тем более что к глазам предательски подступали слезы. Он унизил меня. Надеялась, что больше никогда в жизни не почувствую себя объектом мужского вожделения, но это снова случилось. Но истинную боль причиняло другое: Себастьян оказался таким же, как все. За красивой внешностью он даже не попытался увидеть меня настоящую.
Следующие два дня и слова ему не сказала. Не хотела его видеть. Боль от сказанного не утихала, и я снова и снова проживала этот момент, когда он подходил слишком близко или сталкивалась с ним, стоило выйти из комнаты.
В среду утром все же пришлось прервать молчание. У меня была ужасная ночь: дурно себя чувствовала и к тому же промерзла до костей. Полагаю, когда Себастьян заметил, что не выхожу из комнаты, чтобы позавтракать и отправиться в университет, забеспокоился.
Он постучал в дверь, проигнорировала его и отвернулась, еще плотнее укрывшись одеялом.
– Марфиль?
«Да, так меня зовут, идиот».
– Ты собираешься в университет?
– Нет, – попыталась закричать я, но скорее прохрипела.
Думаю, он меня услышал, потому что больше не беспокоил. До позднего вечера, когда снова постучался и, не получив ответа, вошел, не дожидаясь приглашения.
– Уходи, я не разрешала входить.
– Ты торчишь здесь почти двадцать четыре часа, не позавтракала и не вышла на обед. Что с тобой?
– Ничего, – прорычала из-под одеяла.
Поняла, что он приближается, сквозь одеяло услышав стук его ботинок по паркету. Он осторожно потянул за одеяло, и даже от этого простого прикосновения не смогла удержаться от стона боли. Себастьян дотронулся до моей руки.
– Ты вся горишь.
Я не хотела даже двигаться, и все, чего желала – чтобы он оставил меня в покое. Это была обычная простуда. Зачем он пришел изображать заботливого друга?
– Попробуй встать.
– Уходи, Себастьян. Никто не просит тебя заботиться, будто я тебе небезразлична.
Он меня не слушал. Застал врасплох, когда спустил воротник пижамы, воспользовавшись тем, что я лежала на животе.
– Черт, Марфиль, у тебя инфекция.
– Что? – слабо прохрипела я.
– Гребаная татуировка.
– О чем ты? – возмущенно запротестовала, отодвигая его слабым движением. – Мазала три раза в день, как мне и сказали.
– Ну, значит, делала это не очень хорошо. Вызываю врача.
– Даже не думай. Оставь меня в покое.
Когда ушел, попыталась снова заснуть. Возненавидела его, когда услышала звонок входной двери и вскоре после этого кто-то вошел в комнату. Себастьяну хватило порядочности зажечь только ночник на тумбочке.
Чувствовала себя ужасно…
– Добрый вечер, мисс Кортес. Я доктор Роквуд.
Пришлось собрать все силы, чтобы выпрямиться. Села на кровати и в полутьме разглядела двоих: врача, мужчину не старше пятидесяти лет, и позади него – с обеспокоенным выражением на лице, какого не видела раньше, – Себастьяна, который не отводил глаз от моего лица.
– Ваш друг сказал, что вы сделали татуировку и началась инфекция.
– Он мне не друг.
Врач проигнорировал мои слова и принялся рыться в портфеле. Дал градусник и велел положить его под мышку.
– Пока ждем, пожалуйста, повернитесь, нужно осмотреть татуировку.
Сделала, как попросили, и врач приподнял верх пижамы. Врач и Себастьян оба ахнули так, что у меня волоски встали дыбом.
Электронный градусник пискнул: достав его и увидев, что у меня температура за сорок, начала разделять их беспокойство.
– Температура очень высокая.
– Это все-таки инфекция?
– И очень серьезная, мисс Кортес. Вы должны немедленно начать принимать антибиотики. Следует обратиться в больницу, с таким состоянием вас, вероятно, поместят как минимум на один день, пока не пройдет лихорадка.
– Что? Об этом и речи быть не может.
– Марфиль, черт возьми. Просто делай, что тебе говорят.
– Я не собираюсь обращаться в больницу. Если лягу в больницу, отец об этом узнает, а значит, узнает и о татуировке. Хочешь, чтобы он меня убил? Должно быть другое решение.
Врач нахмурился, но понял, что меня не переубедить.
– Нужно наполнить ванну водой: от комнатной температуры до холодной, – обратился он к Себастьяну, а затем повернулся ко мне: – Хотите остаться дома? Хорошо, но уверяю, вас ждет очень непростая ночь. И вас тоже, молодой человек.
Себастьян был в ярости, видела это по его глазам и по тому, как сжал челюсти, но согласился с тем, что сказал врач.
– Пусть мисс принимает это каждые четыре часа и наносит крем на рану. Зайду еще раз завтра. Если температура не спадет, отвезите ее в отделение неотложной помощи.
Себастьян кивнул и взял рецепт.
Когда врач ушел, снова завернулась в одеяло. Так замерзла, что начала бить дрожь.
Себастьян появился через полчаса с лекарствами и кремом.
– Тебе нужно залезть в ванну.
– Ни за что. Этот врач – сумасшедший. Я и так замерзла, а ты хочешь, чтобы я задубела.
– Если у тебя не спадет температура, придется обратиться в отделение неотложной помощи. Послушай, этот врач слишком уступчивый, я бы тебя туда за волосы затащил. Так что делай, как он сказал, если не хочешь, чтобы я разозлился еще больше.
– Ни за что, – бросила, зарывшись лицом в подушку и накрывшись с головой одеялом.
Прежде чем успела среагировать, он подхватил меня на руки и понес в ванную. Не было сил сопротивляться, могла только ругаться, пока он не дошел до ванной и не усадил на сиденье унитаза.
Посмотрела на воду в ванне и протянула руку, чтобы коснуться: все равно что трогать лед.
– Если туда залезу, то умру от переохлаждения.
– Если туда не залезешь, я сам тебя окуну.
Поджала губы и задрожала.
– Следовало залечить твою рану. Знал, что ты не сможешь сделать это одна…
– Я могла. Дело не в лечении, а в том, что тот придурок-татуировщик не проверил иглу, которой тыкал.
Себастьян проигнорировал комментарий и положил руку мне на лоб.
– Ты вся горишь… пожалуйста, залезай в ванну.
– Только не уходи.
Не знаю, почему вырвались эти слова, должно быть, из-за лихорадки начались галлюцинации, но попросила его остаться… и он остался.
В нижнем белье залезла в ванну, и клянусь, это было самое ужасное ощущение в жизни. Как будто была жареной курицей, которую бросили в Северный Ледовитый океан. Татуировка горела огнем.
Металась, как проклятая, дрожала в ванне, свернувшись калачиком, обхватив колени руками и проклиная всех и вся, особенно тех, кто придумал татуировки.
– Ненавижу тебя, – в тысячный раз повторила, стуча зубами так громко, как только могла.
– Знаю.
Через двадцать минут пришла в себя и смогла встать на ноги. Волосы
