и замполит реагирует мгновенно. Вскинув автомат, он наугад выпускает длинную очередь, нащупывая стрелка. «Который… который… где ты, сволочь?.. только что застрелил Сильвера». Герой лежит лицом вниз, затылок раздроблен пулей. Прыжками Дрезден перемещается от дерева к дереву: «Я достал, точно достал «немца», потому что ответного огня нет».
«Укроп» опирается спиной о высокий пень, сидит, смотрит в сторону своих. Его левая нога окровавлена, он оборачивается к Дрездену:
– Все! Сдаюсь! – и обеими руками бросает автомат к ногам Дрездена.
– Ты! Сука! – Дрезден в бешенстве. «Добить пидора!»
Но враг не слышит его. Вложив остаток сил в бросок, украинец бледнеет и заваливается на бок.
– И что с тобой делать? – обращается к бесчувственному противнику Дрезден. – Такого мужика застрелил!
Добить? А чем я тогда отличаюсь от Тихого и Сипухи? Он же сдался!
Из-за ЛЭП по Дрездену стреляют, он падает на землю и оборачивается к своим. Взвод Селезня занял 127-й опорник, десантники открывают огонь, прикрывают отход замполита в траншею. Когда Дрезден спускается в окоп, он видит на дне тело Сильвера.
– Кто там? – хрипло спрашивает Селезень.
– Хохол. «Трехсотый». Пленный.
– Забирать?
Дрезден чувствует, что страшно устал за утро, он не отвечает Селезню, а хватается за рацию:
– Сигма, я – Дрезден, 127-й – наш, прием!
Глава 12
Золотая середина
8.15
Около ППУ Прозу ждет УАЗ военной полиции. Старший машины услужливо распахивает дверь багажника с решеткой на окнах, это – отделение для задержанных.
– Мне сюда? – улыбается Проза.
– Нет! Пока нет! Подарки сюда ставьте, – улыбается в ответ сержант, в салоне мало места, представляется: – Седой!
Аляска, обрадованный вчерашней победой, решил, что самое время Прозе отвезти в госпиталь подарки на 8 марта девушкам-медикам.
Заднее сиденье УАЗа завалено оружием и бронежилетами. Чтобы посадить Прозу, сержант все отодвигает за спину водителя.
Проза достает блокнот для записей и многозначительно спрашивает Седого:
– Расскажите, пожалуйста, а чему вас война научила?
– Ненавидеть замполитов, – коротко огрызается полицейский.
– Я – не замполит. – Проза укол игнорирует. – Людей, может, повидали интересных?
Удивленный Седой оборачивается на переднем сиденье посмотреть на собеседника, но Проза не шутит.
– Людей? Ну да. Люди… они разные. К нам попадают обычно те, кто о товарище не думает.
– Пьянство?
– Да.
УАЗ выбирается из Кременной на шоссе. В полукилометре на обочине стоят две машины: армейский КамАЗ и гражданская иномарка. Рядом – влюбленная парочка: солдат и девушка неподвижно стоят, обнявшись и прижавшись друг к другу животами. На улице начало весны, холодно, и у бойца, и у девушки куртки распахнуты, чтобы уловить хоть каплю тепла друг друга. На проезжающую мимо машину военной полиции влюбленные внимания не обращают.
Седой говорит:
– Люди есть ответственные и безответственные. За год войны я это научился ценить и научился чувствовать.
– Ответственность… – Проза смакует слово на языке и задумывается.
Машина въезжает в деревню, рядом – торговые ряды. Проза в окно рассматривает мирных жителей и говорит:
– Наверное, ответственность – это то, что отличает нас от «нетвойняшек». Мы в ответе за этих людей…
– «Нетвойняшек»? – перебивает его Седой, это слово он слышит впервые.
– Это те, кто «нет войне» в социальных сетях, – поясняет Проза.
– А-а-а… – Сержанту неинтересны «нетвойняшки».
– Мы несем ответственность за русское население Украины, за этих людей, которые нам доверились и позвали на помощь.
Сержант молчит, но слушает.
– А «нетвойняшки» в тылу – они даже за себя не в состоянии ответить. Не то чтоб друг за друга.
– Я другую ответственность имел в виду, друг за друга в бою. Если человек – пьяница, как на него можно положиться? – На этой фразе сержант обрывает разговор.
12.05
– Приехал? – Угрюмый Купол обнимает Прозу на ступенях госпиталя. Первый этаж высокий – ступеней много.
Вышедшие покурить раненые сверху наблюдают за разгрузкой подарков «на 8 Марта» – взгляды скорее равнодушные, чем любопытные. Проза немедленно замечает это Куполу.
– Сейчас более-менее со снабжением, – объясняет Купол, когда они поднимаются по лестнице на третий этаж в его комнату, – И приколов хватает.
– Например?
– Иногда такую пургу присылают – хоть стой, хоть падай. Юбки, гетры, детские халаты. О, недавно прислали морские тельняшки детского размера. Мозаику 3D присылали, видимо, чтобы мы тут не скучали.
– Люди от души это делают! – заступается за далеких гражданских волонтеров Проза.
– Понятно, что от души, – улыбается Купол, – мы не ругаемся. От души «письма солдату» – вот это по-настоящему трогает. Но распределять надо грамотно.
– Это как?
– Ну, чтобы не было, что в одном подразделении целые коробки нераспечатанных детских писем, а в другом – ни шиша.
– Замполиты недорабатывают?
– Недорабатывают.
– А что сейчас больше всего нужно?
– Пижамы больших размеров. Именно больших размеров ХБ. Мы их в БПК отдаем стирать, там их кипятят, садятся сразу. Так что больших размеров пижамы – любое число возьмем.
Они садятся за стол: Проза на кровать, Купол – на стул. Повара – парень и девушка – накрывают на стол. Рацион со времен Херсона не изменился. Каша, тушенка, капустный салат.
– Из историй? – Купол задумывается. – Берислав же помнишь? Стою на крылечке, курю. Три танка подъезжают. Пылят. Старлей вылез, подошел – «пустите переночевать». «Ну, ночуй – не жалко!» Полчаса проходит, танкисты всё у брони возятся.
– Что за танки были?
– Т—90. Так вот, полчаса проходит, человек двадцать из грузовиков: «Пустите переночевать», замызганные все. Чую – не то что-то. «Откуда вы?» – спрашиваю. «Из-под Дудчан». Спустился к себе, позвонил, так оттуда хохлы прут! Вышел к ним: «Ах вы, сукины дети, в госпитале решили спрятаться, а «немцев» я с ранеными должен останавливать? А ну – марш на позиции!» И выгнал их, и танкистов тоже. О! С человечком тебя сейчас познакомлю! Отправляем его завтра. Успей поговорить.
Купол на диете, оставляет кашу недоеденной, уходит, через пару минут возвращается с раненым на костылях и снова уходит – привезли свежую партию раненых.
Виталий – Партизан – комбат 834-го полка, подполковник, ранен в ногу, в разговоре то и дело морщится. Темная щетина уже проступает на бритой когда-то голове, но глаза веселые.
– А я накаркал себе судьбу! – с гордостью говорит Виталий.
– Как?
– Интернет есть? Наберите в Ютубе «Позовите меня на войну». Только спел, только выложили – повестка приходит! Так я вернулся в ВДВ.
Они слушают ролик Виталика, потом долго жмут друг другу руки.
– А моих однокашников – подполковников и полковников – пенсионеров не берут на войну, – рассказывает Проза, – служили они, служили, сейчас ПВО – главный род войск, а фигушки: не нужны старые полковники Родине!
– Может, потому, что времени много прошло? – предполагает Виталий. – Я-то всего два года как уволился.
Купол возвращается с незнакомым военным, указывает на Прозу:
– Вот! Говори!
– Вы, говорят, уазиками дивизии помогаете? Можно нам один?
– Это – медик артполка, – представляет его Купол.
– Ну вы, ребята, даете! – возмущается Проза. – Где вы раньше были? Мы уже штук семьдесят поставили в разные подразделения, одна ветошь осталась.
– Нам для раненых, – мямлит медик артполка.
– Поищем, конечно, – обещает Проза.
– Тогда можно и нам в госпиталь? – просит Купол. – Один!
– Вам тоже уазиков не досталось?
И медик, и Купол отрицательно качают головами.
– Скромные все, аж противно!
15.10
Из госпиталя Прозу везет «медичка» – бывшая скорая. Водитель, невысокий, с черными как смоль волосами, не знает, кто такой Проза, смущается, принимает его за начальство. Едут молча. Проза ощущает себя одиноким. Все, к кому он ехал, герои его первой книжки…
Хотел поделиться… подписать… Автограф…
Они же в тексте себя находили!
Стерлись. Дурацкий глагол. «Двухсотые» и «трехсотые».
Проза теребит смартфон, но слезы мешают читать сообщения Тёмы.
– Можно у магаза остановиться? – неуверенно просит водитель.
– Конечно. – Прозе не хочется разговаривать, но зачем же смущать человека? – Я не начальство, я – писатель. Книжку про десантников написал.
– Ух ты!
Начинается необязательный разговор – из тех, что порядком поднадоели Прозе, и он прерывает рассуждения водителя о великой русской литературе вопросом:
– А вы давно тут?
– С самого начала. С Киева.
– И где тяжелее всего воевалось?
– Под Херсоном. – Водитель всматривается в дорогу. – По пять-шесть раз в день через Каховский мост мотались с ранеными и обратно… под «хаймерсами», средь бела дня. Тогда страшно было. Раз еду, возвращаюсь пустой. Я только тяжелых отвез. А навстречу наш КамАЗ с легкими «трехсотыми».
