но красоту противоположного пола делает не внешность, а твое отношение к этой внешности. Нисса подкупала характером: открытая, беззлобная, интересующаяся мелочами и, что немало важно, она умела слушать. Даже не так, она хотела слушать. Всегда приятно быть центром чьего-то внимания, даже если понимаешь, что стал центром внимания бездумной машины, собирающих базу данных для своего обновления.
Куда хуже приходилось Пайку.
Я сторонился его и, как по мне, это было заслуженно. В процессе нашего путешествия отвечал ему сухо и холодно, демонстративно игнорировал или зыркал так, что тот замолкал. Злиться на него по-настоящему у меня не получалось. Когда способен понять, как и для чего человек сделал подлость, чем руководствовался, это отбивает всякое удовольствие от праведного гнева. Он хотел сохранить Ниссу. Ради того, чтобы оставить все как было, он сдал наши планы Дейре, а когда не вышло, банально расплакался.
Мне только и оставалось смотреть на эти крокодильи слёзы. Даже идиотом назвать его было жалко. Все что мне было отведено для него сделать, это предложение, которое могло превратить его… не в мужчину. Не люблю штампы. Предложение, способное превратить его в человека, который не боится сражаться за свои желание. Ну, или боится до чертиков, но переступает через этот страх.
-Завтра утром мы уедем, - шепнул я на ухо дергающемуся в истерике стражнику. – Утренний караван. Выход с восточной части. Если надумаешь прийти, помни, я тебя не простил. Ты поступил убого, как мог поступить законченный эгоист и трус. Но Нисса… она ничего не поняла. Возможно, её сердце будет шире моего.
Кажется, он пытался ухватить меня за штанину, что-то молил и извинялся, но мысли мои были уже не о нем.Такие люди представляют интерес до того момента, пока полезны. Он свое изжил. Но если будет достаточно усердно развиваться, чтобы искупить свою вину, возможно у него появится свое место среди моих пешек.
И он явился. Угрюмый, с краснющими глазами, старым доспехом и ржавым шлемом подвязанным на бантик. Больше он не плакал, но когда видел, как я что-то рассказываю Ниссе, или на то, как мы вместе смеёмся над какой-то из моих острот, вид его становился диким. Мне было интересно, как долго он будет это терпеть.
Но он был из тех, кто уходит в состояние глухой меланхолии, когда видит, что слишком сильно отстает. Когда следовало бы набрать скорости, он просто поддавался усталости и останавливался.
Зря. Но что-то в нём давало мне надежду, что это лечится. Один тот факт, что он стерпел ссору со своей матушкой, был обруган и выдержал фразу «ты мне больше не сын», говорил как минимум о решительности.
Мы проезжали луга Ветерлинга. Эта территория находилась к востоку от Норвиля и представляла из себя удивительно плодородные земли. Да, сейчас они не горели золотом от овса, жита, ячменя или ржи, но вид обработанной земли внушал уважение людям, которые на этой земле работали.
-…во время жатвы крестьяне собирают урожай, - рассказывал я Ниссе, указывая пальцем на поля. – В то время здесь не так пустынно. Везде растет какая-то культура: из ростка в полноценный продукт, который после можно превратить в хлеб, а можно продать и получить что-то от заезжего торговца. Через годик увидишь это. Смотреть на то, как работают другие люди, а не ты, удивительное чувство.
-А у меня получится вырастить что-то? Можешь научить? – спрашивала Нисса.
-Ты быстро учишься и легко запоминаешь все, что я говорю. Проще сказать, чему ты не научишься. Так что, когда-нибудь, когда уйдем на покой, попробуем развести свои виноградники. Не знаешь что такое виноград? Это…
И так я мог продолжать долго, но у меня были дела. Когда мы добрались до одной из почтовых станций, расположенной на опушке леса, названного Острым, из-за обилия в нем хвойных пород, меня нашёл одинокий человек. Внешне он был пьян и докопался до меня как будто случайно, но после я обнаружил у себя за пазухой запечатанный конверт. Там было моё имя, моя история и командировочные в размере двадцати золотых монет. Всего своего лора перечитывать не буду, могу лишь сказать, что новая личность, которую из меня вылепили звалась Фарро. Просто Фарро из Гудвина: мелкий купец, ставший таким после смерти отца, и странствующий по землям Великого Рода, от города к городу и мечтающий накопить на собственный магазинчик в Кеймаре. Сейчас он был на мели, а потому… мне развязали руки.
Теперь я мог быть везде и нигде одновременно. Я должен был узнать как можно больше, а для этого нужны были знакомые. Друзья. Заручиться таковыми было легко, учитывая, что все видели во мне обычного работящего мальчишку. Нисса в эти дни скучала, и я с барского плеча разрешал ей оставаться в компании Пайка. Сам же покорный слуга растворялся в человеческом месиве и занимался тем, что помогал всем и каждому: распрячь, расчесать и накормить лошадей? Пожалуйста. Наносить воды из ручья на ужин? Только дайте коромысло.
В остальном, репутация строится из мелочей. Иногда достаточно просто спросить у поварихи, что она такого добавила в суп, что он стал таким вкусным, как получишь массу подробностей как о похлёбке, так и о слухах, которые мелькают везде и нигде одновременно. Можно было вечерком засесть на завалинке с наёмниками, хранившими караван, и, выпив с ними по кружке хмельного, просто рыгнуть, да по громче, и окажется, что ты уже закадычный друг. Мелочи. Все в мелочах. Главное в них не зарываться.
В один из таких дней, когда караван остановился на перелеске, чуть поодаль от деревни лесорубов и углежогов, я познакомился со стариком Берром. Бывалый торговец, возивший грузы и на баржах, и на лошадях. Животных он любил, а потому заметил, как бережно, тщательно, со сноровкой я обращался с его лошадью.
-Спасибо, мальчик, - поглаживая гнедую кобылу между ноздрей, говорил Берр. – Так легко приучить к себе Грозного, это похвально. Моему помощнику, Колоску, у тебя поучиться стоит. Конюшим случаем не служил? Мож грумом?
-Нет, господин. Но в дороге всяко повидать приходилось, - отвечал я. – Учился, так скажем, на скоку. Умею и упряжь ремонтировать. Видел, у вас ремни на недоуздках заменить надо. Да и супонь на Грозном видимо расшаталась, поджать надо, гляньте, - показал на шею Грозного.
Вороной конь склонился над корытом воды и строго следил за моей рукой черным глазом, когда я показывал натертость на
