записи, там чешет, как по писаному.
– А так и было, – вздохнул Захар. – Стаська писала ей тексты интервью, мы всегда предварительно запрашивали вопросы и настаивали на том, чтобы ни одно слово не шло вразрез с тем, что было утверждено. Люся учила, потом выдавала в эфир.
– Как же вы не боялись, что она рано или поздно проколется? Попадется дотошный журналист, задаст внеплановый вопрос – и все, ваша «звезда» растеряется и сломает всю вашу стройную конструкцию!
– Мы этого боялись, как же… но выбирали только таких журналистов, которые за небольшую дополнительную плату соглашались играть по нашим правилам. Даже на передачи Люся ходила только туда, где мы смогли договориться. У нее была очень плохая память, это выяснилось, к сожалению, уже после того, как мы ее «засветили», поздно было что-то менять.
– Она выпивала, Захар, неужели никто из вас этого не видел?
– Я же говорю – я с ней не общался практически, на мне лежала организационная сторона и Стаськины тексты, всем остальным занимался Тимофей. Мы, конечно, просчитались с выбором, ошиблись, но исправить уже было нельзя, приходилось работать с тем, что есть. Я просто не могу пока высчитать момент, с которого все не так пошло. Кто-то из нас прокололся, но где и кто? Мне вот это и не дает покоя, потому я сюда и сорвался, а тут еще сюрприз – «Охота на лебедей», будь она неладна… Этот текст Стаська, видимо, напрямую прислала, минуя меня, потому что знала – я ни за что не соглашусь это издавать, не позволю. Голову ей там напекло, что ли, на ее побережье… Могла даже не трудиться, сразу адрес свой публиковать, и все, раз захотела, чтобы ее нашли.
Захар умолк, налил себе минералки, залпом выпил и опустился на кровать.
Настя молчала. «Охоту на лебедей» она купила, но прочитать пока не успела.
– Значит, я была права, когда читала «Кровь, любовь и кокаин»… Помнишь, Стаська рассказывала о сотруднике наркоконтроля, который торговал наркотиками в соседнем городе? Я читала и думала: ну где, когда я слышала эту историю? Была точно уверена, что когда-то раньше, точно не в книге, прочитала. А сегодня, сопоставив кое-какие факты, вспомнила. И все встало на свои места. Стаська пишет тексты, ты их пристраиваешь в издательство, а погибшая Люся делает вид, что она известная писательница. Бинго. Мне только непонятно – неужели ты не думал о том, что эти книги могут попасть мне в руки? А уж что-что, а тексты Казаковой я узнаю! Да, пусть не сразу, но узнаю. Решил, что названия пошлые меня оттолкнут?
– Я вообще не думал о том, как ты на это отреагируешь. Не обижайся, Настя, но в тот момент меньше всего мне было важно это. Мы заработали неплохие деньги…
– Не заметила.
– Они лежат в целости и сохранности, все, до единого рубля. Я хотел создать хоть какой-то задел, какой-то капитал, мало ли, что может случиться в жизни.
– А теперь, похоже, вы в тупике, да? Лицо вашего проекта в могиле, а романов Стаська может написать еще много. И что делать?
– Пока не представляю, – честно сказал Захар. – И вопрос сейчас не в этом. Надо думать, как выжить – в буквальном смысле слова. Я почти уверен, что Ромашкину убили из-за книг. Потому что организовать смерть от вдыхания некоего препарата, который так запросто не добудешь, мог только человек, владеющий средствами, связями и возможностями.
– А Регину перед смертью пытали… – задумчиво протянула Настя, и Захар насторожился:
– Ты откуда знаешь?
– Час назад я общалась с оперативником, работающим по делу о ее убийстве. Он и сказал.
– Погоди… а почему он к тебе приехал?
– Мой телефон был последним в списке ее звонков – мы вчера встречались вечером.
– Да ты целую операцию разработала…
– Не поверишь, – вздохнула Настя. – Я так не напрягалась даже в ту пору, когда работала в журнале. Даже старые связи умудрилась поднять… пообщалась с любовником Ромашкиной, убедилась, что это не он ее пытался с ума свести, а потом в могилу отправил.
– Это с тем, который квартиру ей купил, а потом разгромил?
– А ты откуда про погром знаешь?
– Тимофей рассказал.
– Ну, Регина… – покачала головой Настя. – Успела, значит, и в издательстве эту версию рассказать. Не было погрома никакого, вернее, его сама Люся устроила, пьяная. И ни в какой книге, разумеется, о нем ни слова не было, как раз потому, что Люся их не писала. Погоди… – Настя вдруг вскочила и забегала по номеру. – Захар, погоди, так что получается? Регина не знала, что Люся пишет не сама?!
– Не должна была знать. Я, правда, думал, что Люся проболтается рано или поздно, раз уж они такие подруги, но видишь – нет.
– Конечно нет! Потому что тогда Регина не выдумала бы эту нелепую историю о претензиях Михаила. Их не могло быть!
– А Тимофей на это купился… Странно.
– Он, скорее всего, просто не придал значения. А Регине очень хотелось выставить Михаила монстром.
– Зачем?
– Мне показалось, что она просто мстила ему за то, что отнимал у нее время, которое проводил с Люсей. Регина была очень одиноким человеком, одиноким и несчастным. И Люся, появившись в ее жизни, хоть немного разбавила это одиночество. Глупо, конечно…
Захар поймал Настю за руку, потянул к себе, усадил рядом на кровать и обнял за плечи:
– Ну все, успокойся… Какая же ты у меня проницательная, оказывается. И настойчивая… – Он поцеловал ее, и Настя удивленно отстранилась:
– Лавров… ты чего?
– Соскучился… – пробормотал Захар. – Оказывается, я очень по тебе соскучился, Настюша… Оставайся у меня, а?
Настя рассмеялась:
– Так не пойдет. Мы еще не договорили, не переводи тему в горизонтальную плоскость.
– Я все тебе рассказал.
– Нет. Ты не сказал мне, где сейчас Стаська.
– Останешься – скажу, – легонько щелкнул ее по носу муж, и Насте, которую съедало любопытство, пришлось согласиться.
Утром они, обнявшись, пошли в душ, потом спустились в ресторан, неторопливо позавтракали и заказали билеты на вечерний рейс. Оставалось еще время, и они решили прогуляться в центр.
К счастью, погода решила сделать перерыв в осадках, и прогулка удалась. Настя сводила Захара к дому, где они жили со Стаськой в студенческие годы, они посидели в итальянском ресторанчике, прогулялись по Замоскворечью и уже готовы были спуститься в метро, когда внимание Захара привлекла какая-то газета в киоске.
Он подошел ближе и замер, словно приклеился к брусчатке. Через всю полосу тянулся набранный черным шрифтом заголовок: «Череда смертей в книжном мире», а ниже, помельче:
