сильным администратором. Он строил институт, объединяющий абстрактную математику, вычислительный центр и центр по созданию новой вычислительной техники. Первоначально вычислительный центр возглавлял Ю.Г. Косырев. Большое подразделение по созданию новой вычислительной техники возглавил Э.В. Евреинов, который начал с интересных и действительно новых предложений по организации параллельных вычислений на компьютерах, но в конце концов, как мне представляется, превратился просто в жулика. Когда Институт готовил свои обязательства по семилетнему плану развития СССР, Э.В. вписал в предложения СО обещание создать через несколько лет компьютер с быстродействием операций в секунду. М.А. Лаврентьев вычеркнул из этого прожекта три нуля, от этого обязательство не стало более реалистическим. Году в 1963-64 сотрудники Евреинова, работавшие над созданием элементной базы для компьютеров, получили новые интересные результаты, для обсуждения которых в их коллективе не хватало научной подготовки в области физики твёрдого тела. Сотрудники обратились к мне и В.В. Серебрякову с просьбой организовать семинар с привлечением квалифицированных теоретиков для обсуждения их результатов. Мы договорились с С.Т.Беляевым, В.М.Галицким,
В.Л.Покровским о проведении этого семинара, и тут, за пару дней до назначенной даты, Евреинов организовал засекречивание этих работ. Ныне Евреинов возглавляет «Международную академию информатизации» с центром в Бельгии, торгующую дипломами. «Лингвист-кибернетик» В.А.Устинов вместе с Э.В.Евреиновым и Ю.Г.Косыревым (в газетных публикациях к ним присоединился и С.Л.Соболев) рапортовал о машинной расшифровке письменности майя, но скоро выяснилось, что результата не было. Как я недавно узнал, после этого Лаврентьев потребовал изгнать Евреинова и Устинова из ИМ, передать в другие институты СО АН исследования по элементной базе компьютеров. Тогда же было решено выделить из ИМ отдельный институт – Вычислительный центр, и взамен Ю.Г.Косырева поставить во главе ВЦ нового человека – Г.И.Марчука.
Помимо прочего, это заставило С.Л. Соболева увеличить в Учёном Совете представительство «солидных» математиков - алгебраистов во главе с А.И. Мальцевым. Получившаяся команда нередко выступала против С.Л. Соболева и побеждала его в голосованиях на Совете института.
Первыми, неочевидными для многих, признаками такой ситуации стали удары, наносимые по нашему отделу теоретической физики и «постановка на место» Д.В.Ширкова. Сначала это был отказ в организации лаборатории для Ю.Б.Румера - недавнего директора ИРЭ. Тонкими аппаратными ходами Мальцев не допустил создания Института теоретический физики (наподобие Institute of Advanced Studies в США) во главе с Д.В. Ширковым, ему удалось торпедировать уже принятое решение Политбюро ЦК КПСС (посредством простого изменения названия нового института, что не допускалось для уже принятых решений Политбюро). После отъезда Ширкова в Москву и в Швецию (в 1970г.) его бывшему аспиранту В.Л. Черняку в начале лета было обещано место в нашем отделе, но уже осенью этого места почему-то не нашлось. Черняк вынужден был уехать в Иркутск, откуда через несколько лет Хриплович перетащил его в ИЯФ.
Дошла очередь и до А.А. Ляпунова. Его ученики Карев, Тресков и Фридман в июне 1969, окончив НГУ, стали стажерами в ИМ. У них уже было по нескольку опубликованных работ, и А.А. выбил в Президиуме СО АН для них ставки м.н.с. Ставки пришли через несколько месяцев, но под водительством зам. директора ИМ А.И. Ширшова на эти ставки избрали алгебраистов, хотя ставки были именными. Случилось это во время командировки А.А. Он страшно возмутился, и решил с лабораторией теоретической кибернетики уйти в ВЦ, но Г.И.Марчук, хоть и не возражал, но тянул. Наверное, побаивался портить отношения с командой алгебраистов. Тогда А.А. ушел с лабораторией в Институт Гидродинамики к М.А.Лаврентьеву с 01.01.1970 (что и было нужно «команде» в ИМ), в октябре того же года ребят все-таки избрали мэнээсами, но уже Института Гидродинамики. После смерти Ляпунова в 1973г. Тресков и Карев вернулись в ИМ (в лабораторию И.А. Полетаева), а Фридман сначала перешел в Институт экономики, а затем уехал в Омск.
Подобным образом, не нашлось места в ИМ после защиты диссертации ученику самого С.Л.Соболева выдающемуся математику В.Иврию (ныне профессор университета в Торонто, член Королевского общества Канады).
В ФМШ команда поначалу действовала не очень резко. Сначала в Совет ФМШ ввели далёкого от работы со школьниками Д.М. Смирнова. Затем примерно в 1968г. из состава преподавателей ушли участники её организации Э.О. Рапопорт и Р.О. Кричевский.
Далее – рассказ Г.Ш. Фридмана. [В начале 1972г. в преподавательской ФМШ я увидел на стене список нового Ученого совета и не обнаружил в нем Ляпунова. А буквально на следующий день А.А. в разговоре с нами сказал, что у него новые идеи насчет ФМШ и он собирается на этот предмет выступить на ближайшем Ученом совете. Мне и пришлось ему сообщить, что в вывешенном списке его нет. А.А. очень разволновался, тут же позвонил С.Т.Беляеву. Тот сказал, что разберется и перезвонит. И ведь перезвонил через час. Сказал, что во всем разобрался, никто ничего против А.А. не имеет, просто его решили поберечь, следовательно, решение остаётся в силе. А.А. тяжело это переживал, стал преподавать в 130-й школе, в КЮТе. К сентябрю 1972 г. всех «ляпуновичей», т.е. Трескова, Карева и Фридмана из ФМШ выперли. А в июне 1973 А.А. умер.]
Приёмные экзамены
С 1963г. я включился в приёмные экзамены по физике. Вскоре меня сделали заместителем председателя экзаменационной комиссии по физике.
В тот момент приём на физфак определялся по результатам трёх экзаменов: математика (письменно и устно) и физика (устно). В итоге при приёме по баллам основную роль играли математики с их недружественным отношением к абитуриентам и зачастую чуждыми интересам физиков критериями отбора. Чтобы исправить положение, я предложил ввести дополнительно письменный экзамен по физике. С дополнениями, введёнными Мешковым в 70-х годах, он стал нашим главным экзаменом.
Я наблюдал существенное различие в отношении математиков и физиков к абитуриентам. Наши математики относились к ним, в общем, недоброжелательно, считая своей задачей поиск прорех в подготовке абитуриента. Поэтому в их письменном экзамене «пятёрку» получал лишь тот, кто решит ВСЕ задачи. (Похожим являлся подход на вступительных экзаменах в МФТИ, где требуется знание многих, зачастую, второстепенных цифр и умение делать громоздкие вычисления.) На наших экзаменах по физике отношение к абитуриенту было доброжелательным. Здесь искали, в чём он может продемонстрировать свои способности к обучению. Поэтому, в частности, для получения «пятёрки» на письменном экзамене не обязательно было решить все задачи. Возникавшие иногда проявления недружественности беспощадно пресекались. Однажды на апелляции абитуриент пожаловался на то, что ему понизили оценку за незнание слова «нуклон». Выяснив, что это действительно имело место, мы пересмотрели результат экзамена, и на будущее отстранили экзаменатора от приёмных экзаменов.
В то время в стране довольно серьёзно цвёл государственный антисемитизм,
