Но...
- И за что только дают им "классиков"? Ума не приложу!
- Ума и не надо. Читай дальше, авось и так допетрим... что? где? когда?
- Читаю. Итак, - поправил узелок галстука для усиления официальности в голосе. - Произведение Александра Сергеевича Пушкина...
- Слышали...
- "Арап Петра Великого"...
- Издеваешься, шлемазл?
- Никак нет! Так мне по формуляру положено. Я говорю - магнитофон запоминает. Точка!
- Точка?
- По тексту, господин король, точка. По смыслу - многоточие.
- Продолжай.
- Писано в 1827 - 1828 годах прошлого века.
- Как раз тогда, когда умер... Гойя...
- Какой гой я, господин король?
- Ты - рядовой, необученный. А он великий Гойя. Умер 16 апреля 1828 года. Испанский художник. Автор "каприччос", страшных фантазий больного воображения. Мабуть, меня изображал...
- До визита в Москву? Или после?
- Полагаю, после...
- В списках ваших приближенных - ни "до", ни "после" - не значится. Может, он и затырил медаль, Фантомас! По годам в самый раз! А мы ищи-свищи... выполняй распоряжение начальства...
- Читай, дурак!
- Нет приказов невыполнимых, есть нерадивые подчиненные!
- Читай!
- Читаю... Итак... Глава третья... строка вторая к низу.
- Куда?
- К низу... ну, к этому-самому.
- Понял. Продолжай, но не отвлекай меня девочками.
- Продолжаю, господин король. Итак... "поздравил его капитан-лейтенантом бомбардирской роты Преображенского полка, в коей он сам был капитаном".
- Кто кого поздравил?
- Царь Петр...
- Абрама?
- По вашей версии, Абрама, господин король.
- А по вашей?
- Опять еврей обошел русского. Не успел из Франции в Россию приехать, и... Где уж тут двести лет вместе?..
- Триста, балбес! Считать не научился!
Толмач Вася воспротивился:
- Я по граммам считать мастак. Сто, двести, пятьсот, литр, штоф...
- Сухой закон, Вася!
- Принято и подписано.
- Читай дальше. Думаю, где-то здесь и зарыта собака.
- Читаю. Итак... "Придворные окружили Иб..."
- Кого?
- Того, кто по правде жизни, - выкрутился толмач.
- Вот так и читай!
- "Окружили..."
- Абрама... Учти, Абраму выказывали тогда уважение, не было еще никакого Ибрагима даже в задумках его потомка. Досталось, видно, человеку в лицее от нерадивых двоечников-антисемитов.
- Тогда еще не было антисемитов в России! Мы только двести лет вместе.
- Были бы евреи, антисемиты найдутся, - нравоучительно поправил Васю многоопытный король Хайле Селассия Первый. Поправил и повелел: - Читай дальше!
- Читаю. Итак... "Всякий по-своему старался обласкать нового любимца. Надменный князь Меншиков дружески пожал ему руку. Шереметев осведомился о своих парижских знакомых, а Головин позвал обедать".
Тут, при упоминании обеда, ухо высокочтимого слушателя вздрогнуло, покрылось огненными отметинами. И король, торжествуя, вскричал:
- Вот где собака зарыта!
Запахло паленым волосом.
Толмач Вася с придыхом поинтересовался:
- А как распознать, та ли это собака, нашенская, из "Герасима и Муму"? Или какой английский дог?
- Поясняю специально для партийных придурков, не знакомых с дворцовым этикетом. Зачем, спрашивается, адмирал Головин отозвал Абрамку в сторону. Обеда ради? Кушанье, видите ли, у него пригорит. Враки! Не станет придворный адмирал встревать поперк царя-батюшки со своими приглашениями. Что они там, по царским покоям, голодными ходят? Хрен тебе!
- Хрен редьки не слаще, - покорно принял пояснение толмач Вася.
- Не на обед приглашал Головин бывшего раба, а наставлял его втихоря, как выйти из забавного положения, когда он по чину и званию превзошел самого царя. Представляешь, какой простор для дворцовых интриг?
- Гм-м... для дворцовых? Никак-нет, не представляю.
- Перекуйся на партийный манер и сообрази.
- По партийной линии соображать - два раза по сто, и нет проблем! Если начать изучать партийный этикет в его капитанские годы, то первым секретарем станешь, скорей всего, уже на том свете.
- Дворцовый этикет будет попроще. По нашим правилам рекомендовано: сразу же после получения из царевых рук того-этого вложить в те же сиятельные руки нечто, превосходящее царский дар. Лучше, по стоимости. Вот об этом и намекнул адмирал Головин, делая вид, что приглашает Ганнибала на обед.
- И?.. - переводчик округлил глаза, изображая бойкое продвижение мысли к цели.
- Никак догадался, Вася, а?
- Башковитый!
- Ум у тебя, согласен, на месте, когда не в заднице.
- Бьешь по заднице - идет в голову, - откликнулся Вася-толмач русской народной мудростью.
- Бьешь-бьешь... Дурь не выбьешь, - отозвался эфиопской мудростью Хайле Селассия Первый. - А подношения - здравому смыслу подмога. Ты мне, царь, капитан-лейтенанта. Якобы в чине поднял над собой. Но ведь и я не простак-Ганнибалка, что за границей. Быть над тобой - себе дороже. Я тебя, дорогой Петр, подниму куда выше, сам туда не пойдешь - зажмуришься! Раз пошла такая пьянка, примай от меня, бомбардир, медаль Моисееву. Выдана на вечное хранение пра-пра-праматушке Соломоном Мудрым. Для передачи породителю Мессии. Либо... либо самому!.. Мессия ты нашего времени, отец-благодетель!
- Вот где собака зарыта?
- Вот где! И не английский дог, вашенская!
- Нашенская! Нашенская!
- У попа была собака.
- Он ее любил
- Она съела кусок мяса.
- Он ее убил.
- Убил и закопал.
- И на могиле написал:
- "У попа была собака".
13. Пробуждение
- Убедился?
- Что? - я с трудом отдирал, промаргиваясь, голову от лежащей на поверхности стола руки.
- Повитал в облаках?
- Каких облаках, Маркович?
- В запредельных. В царствах-государствах закордонных. Не было?..
- Было... - подтвердил я ошалело, не воспринимая, где она - реальность: там, под жгучим солнцем Иерусалима и Аддис-Абебы, или здесь, в глухомани дикой, не знакомой, пожалуй, даже с охотничьей тропой.
- Медаль...
- Что? Медаль? Башка раскалывается!..
- Медаль туману напустила... Говорил же тебе...
- Какой туман, старик?!
- Да-а, тебе на опохмелку и туман подавай под градусом...
Я различил то ли укоризну, то ли усмешку. Более ничего не различил в голосе Старателя. Только почувствовал, как он взял меня в охапку и бережно, чтобы не расплескать, перенес на лежак.
Почудилась странная музыка. Какая и откуда? Музыка небесных сфер? Инопланетян-пришельцев? Но вряд ли, вряд ли... Не научилась еще российская земля потусторонних Моцартов рождать, ей и со своими Шостаковичами тяжко.
Что-то холодное легло мне на лоб. "Медаль", - подумалось до отключки. "Целительная", - подумалось попутно. "Неужто горазда и похмелюгу отводить?" - подумалось, когда думать уже было нечем, мозг
