– Скажите лучше, что некоторые поручения очень вас устраивают, пусть даже вы и притворяетесь недовольным! Значит, решено? Вы сейчас же уходите из дома?
– А вы считаете, что я могу поступить по-иному? Естественно, я возвращаюсь в Бастилию! Дорогая моя, черт вас побери совсем, я вовсе не желаю, чтобы меня разжаловали! Нашему юному королю требуется послушание!
– Прекрасно! Но имейте в виду, только вы будете ответственны за то, что может случиться!
– А что может случиться? Вы, конечно, вспыльчивы, но вполне благоразумны. Когда я уйду, вы подумаете и поймете, как были ко мне несправедливы…
Он потянулся к ней, чтобы поцеловать на прощание, но она отвернулась.
– Несправедлива? Правда?.. Разве не ясно, что, делая вид, будто вы охраняете господина Фуке, на самом деле вы собираетесь провести ночь с мадам де Виртевиль?..
Д'Артаньян взорвался:
– Если вы так полагаете, мадам, ради бога! Я был бы рад, если бы ваши слова оправдались! По крайней мере, эта ночь в таком случае вознаградила бы меня за все ваши гнусные подозрения! До скорой встречи, сударыня!
Шарлотта вперила высокомерный взгляд в глаза мужа и решительно произнесла:
– Ни «до скорой встречи», ни вообще – «до свидания»! Прощайте, сударь!
Добравшись до Бастилии и все еще кипя праведным гневом, д'Артаньян как-то не задумался о смысле столь торжественного прощания. Но когда некоторое время спустя он вернулся домой, то с огромным удивлением убедился в том, что особняк пуст. Ни жены, ни детей. Только портрет королевы, все так же улыбающейся, смотрел на него со стены парадной гостиной. Под портретом лежало письмо от Шарлотты.
«Я устала от существования, которое мне пришлось вести подле вас, – писала госпожа д'Артаньян. – Отныне я желаю посвятить всю свою жизнь лишь спасению души. Я удаляюсь в свое поместье и прошу вас в будущем уважать наш разрыв, который – ради детей – мы не станем предавать огласке в свете…»
И все. Ни малейшего ласкового слова, ни малейшего сожаления! Д'Артаньян поначалу даже расстроился. Он повертел в руках листок бумаги, нерешительно взглянул на портрет королевы… Взгляд его встретился со взглядом Анны Австрийской, и вдруг ему показалось, что та улыбается ему, выражая поддержку! Его сразу же охватило радостное чувство освобождения, совершенно непредвиденное после стольких дней, проведенных в тюрьме…
Капитан мушкетеров подкрутил усы, взял брошенную им в кресло шляпу. Поглядев в зеркало, убедился в том, что плащ спадает с его широких плеч красивыми складками, затем, окончательно воспрянув духом и насвистывая веселенький мотивчик, надел перчатки и… отправился воздать должное госпоже де Виртевиль, с которой не виделся уже несколько недель и которая, несомненно, с нетерпением ждала этого свидания.
Больше никогда д'Артаньяну не довелось увидеть Шарлотту, которая жила, молилась и умерла в своем замке в Клейетт, скончавшись в весьма преклонном возрасте на много лет позже, чем ее знаменитый супруг.
Жюль-Шарль, шевалье де Гонди
Богатый старый аптекарь, которого звали мэтром Бенуа Флерианом, жил припеваючи под вывеской «Золотой Пестик» на улице Вьей-Бушери в Париже. Он без излишней самонадеянности мог рассчитывать на то, что закончит свои дни в мире, покое, комфорте и окруженный тем приятным ореолом респектабельности, который всегда свойствен людям, живущим своим трудом, разбогатевшим только благодаря этому и теперь ждущим от будущего полного удовлетворения.
Мэтр Флериан был вдовцом. Эту неприятность несколько компенсировало постоянное присутствие рядом дочери Агаты, девицы в высшей степени добродетельной, правда, уже не первой молодости и к тому же довольно уродливой. Видимо, этим и объяснялся тот факт, что до сих пор, несмотря на богатство отца, набожность и незаурядные хозяйственные способности, она оставалась незамужней. Впрочем, в квартале поговаривали, что, может быть, она – даже слишком хорошая хозяйка. В связи с этим нажитому за долгие годы отцовскому богатству ничего не угрожает, когда оно окажется в руках его наследницы. Перезрелая девица была скуповата и отлично умела считать денежки, не бросая их на ветер.
Как бы там ни было, достойный аптекарь, старейшина и управляющий делами своей почтенной корпорации, находил, что все к лучшему в этом лучшем из миров и что ему, учитывая все это, остается лишь с полным доверием положиться на волю провидения. Но вдруг ему показалось, что выстроенная им спокойная, респектабельная и удобная вселенная сотрясается до самых основ.
Судьбе, к несчастью, было угодно, чтобы в конце лета 1672 года владелицей дома, который находился напротив его лавки, стала некая Луизон д'Аркьен. Ей недолго удавалось сохранять в тайне от окрестных жителей, чем она, собственно, занимается. Сразу стало понятно, что ни мира, ни покоя теперь в квартале ждать не приходится. Занималась новоприбывшая делами очень нехорошими.
Не прошло и недели, как обнаружилось: купленный Луизон прекрасный особняк превращен новой хозяйкой в настоящий игорный дом. Тогда под этим подразумевалось, что посетителей здесь встретят несколько прелестных созданий, что эти прелестные создания предложат им вкусить разнообразных яств, а главное – горячительных напитков. Потом они всеми доступными им средствами будут подогревать пыл игроков и без всяких задних мыслей, опять-таки всеми доступными средствами, утешать неудачников, разумеется, при условии, что у тех еще осталось хоть несколько экю. Конечно, этим дамам куда больше нравились игроки везучие. С ними можно было радостно отпраздновать выигрыш, который таким образом большей своей частью оставался все в том же доме.
Понятно, что такая тихая до тех пор улица Вьей-Бушери стала совершенно неузнаваемой. Ночь за ночью здесь клокотала бурная жизнь. Песни, смех, визг скрипок и шум устраивавшихся ежедневно оргий проникали сквозь самые толстые стены. Обитатели некогда мирной улицы теперь могли считать себя счастливчиками, если на рассвете камень, брошенный рукой веселого прожигателя жизни, не разбивал вдребезги их стекол. Вскоре женщины и девушки квартала стали с опаской проходить мимо дома пресловутой госпожи д'Аркьен: они опускали глаза и ускоряли шаг, только что не крестились перед этим вместилищем порока. Даже те, кто… не без любопытства поглядывал туда из-под опущенных ресниц.
Мэтр Флериан чуть ли не больше всех пострадал от произошедших перемен. Дом Луизон д'Аркьен стоял – окна в окна – прямо напротив его дома. Бедняга аптекарь просто уже и не знал, какому святому молиться, чтобы этот приют дьявола не попадал в поле зрения его целомудренной дочери. Благодаря плотным занавескам и наглухо закрытым ставням кое-как удавалось не увидеть, что там происходит по ночам. Но защититься от криков и шума было невозможно. Некоторые доносившиеся звуки были не менее шокирующими, чем вид обитателей злосчастного особняка. Обезумевший от ужаса, кипящий негодованием синдик аптекарей однажды вечером собрал у себя самых солидных из коммерсантов, проживавших на улице Вьей-Бушери, и сказал им примерно следующее:
