Даше печенье, а Грому — мячик из игрушек дочери. Так, все заняты, можно выдохнуть.
Хотя… наверное, рано выдыхать. Попадает в поле зрения довольное лицо Грэма. Интересно, что он кроме травы приготовил? А-а-а… ясно. Классика.
Говелиц вырисовывает мелом на доске одну и ту же букву, с пеной у рта объясняя, что хвостик нужно писать на миллиметр длиннее, чем это делает Грэм, очень нетрудолюбивый мальчик. Усердия ему не хватает, а грамота не терпит легкомыслия! Ну и все в таком же духе вещает Говелиц, привычно вытирая об тряпку пальцы, выпачканные мелом.
И все было бы как обычно, но… Грэм, судя по всему, выпачкал эту ткань в чернила. Наверное, какие-то особые, проявляющиеся. Потому что на лице учителя каллиграфии сначала появляются странного вида родинки, поставленные его же пальцами, потом красивая черта от подбородка до лба — это Говелиц поправил свою шевелюру, ну а апофеозом всего становятся лихие, закрученные, как у Сальвадора Дали усы, созданные лордом совершенно не специально. Еще бы бородку — думается мне. И словно услышав мои мысли, Говелиц трет подбородок. Чудесным образом выращивая на нем чернильную бороду.
Я еще пытаюсь как-то сдержаться. Опускаю голову, чтобы не было видно, что смеюсь, тайком вытираю слезы. А вот Грэм, мелкий бандит, просто улегся на стол и заливается хохотом. Правда беззвучно, но…
— Ваше Величество? — учитель не сразу замечает, что происходит с его учеником, увлеченный распеканием Грэма за леность и отсутствие должного усердия. — Вы плачете?
Звучит почти испуганно. Что? Представил себе, что будет, если регент узнает о том, как ты довел Грэма до слез?
— Ваше Величество⁇ — почти жалобно. О, а это, небось, представил, как тебя с позором увольняют? — Что с вами?
— Все в порядке, лорд Говелиц. Я расстроился немного, но впредь обещаю больше стараться, — говорит Грэм, поднимая красное и залитое слезами от смеха лицо.
Не известно, чем бы это все закончилось, но тут раздается стук в дверь.
— Это еще кто? — возмущенный учитель открывает дверь.
В коридоре стоит женщина. Ну как женщина… демоница. Метра два в высоту и чуть меньше в ширину. В носу кольцо, на голове внушительные рога, узкие глаза смотрят неприветливо.
— Что вам нужно? — визгливо выдает Говелиц.
Грэм отвлекает меня, тыкая пальцами в зеленую травку, которая принимается колоситься сильнее и ярче просто на наших глазах. Это, типа, она начала выбрасывать галлюциноген?
— Вы просили принести чистые вещи. Я постирала. Вот, — рычит женщина-прачка, впихивая в руки учителя стопку белья.
— Ничего я не просил! — взвивается чуть не до потолка Говелиц.
— Как это не просили⁈ — теперь уже и прачка выходит из себя. — А чье это тогда?
Выхватывает из рук остолбеневшего учителя верхнюю вещь и демонстративно расправив в руках, выставляет напоказ… мужские трусы. Игривые такие. С рюшами. В классной комнате раздается громкий хрюк. Зажимаю рот рукой, не в силах прекратить ржать.
— Или это тоже не ваше, скажите? — орет басом мощная прачка, выхватывая вторую вещь. Не поверите. Корсет! Теперь понятно, почему у Говелица такая тонкая талия.
Хохот в классной комнате стоит уже такой, что штукатурка сыплется с потолка.
— Прекратите! Немедленно! — опомнившись, учитель пытается отодвинуться, но разве худосочный он что-то может противопоставить мощной харизме закаленной физическим трудом женщине?
— А это⁈ — и снова игриво розовые мужские трусы летят куда-то в пространство. — А я их, между прочим, своими собственными ручками стирала!!
И сует огромные, как лопата для уборки снега, ручищи под нос Говелицу.
И тут происходит неожиданное. Учитель внезапно бросает на пол свои стиранные вещи и, схватив массивную ладонь прачки, прижимается к ней губами в страстном лобзании. Офигели мы все! Даже у Грома выпал из пасти яркий мужской носок.
— Леди! — пафосно восклицает Говелиц, прижимаясь губами к огрубевшей ладони прачки. — Я восхищен.
— Ой! — женщина, еще минуту назад целенаправленно ровнявшая с землей заносчивого учителя, заливается краской смущения по самую шею и обнажает огромные, острые клыки в робкой улыбке влюбленной акулы. — Ну какая я леди, скажете тоже.
— Вы самая прекрасная леди, какую я когда-либо видел, а видел я немало, поверьте, — говорит Говелиц и не забывает при этом прикладываться к ладони-лопате трепетной демоницы.
— Р-р-рваф, — поддакивает Гром, дожевывая цветной носок учителя, видимо, выпавший из кучки стиранного и позабытого теперь на полу белья.
Говелиц, не терявший времени даром и уже добравшийся своими губами до округлого локтя внушительной барышни, издает звук умирающего от счастья мужчины и это решает его участь.
Прачка, недолго думая, подхватывает худощавого учителя под коленки, водружает себе на привычные к тяжелой работе руки и, жарко прижав к объемной груди, стремительно удаляется по коридору, неся добычу впереди себя. Ой, что будет, когда дурман у учителя выветрится…
Мы с Грэмом переглядываемся. Немного не того результата мы хотели.
— Может, позвать кого? — спрашиваю у главного зачинщика розыгрышей, пагубно влияющих на здоровье и «облико морале».
— Кого? Зачем? Его уже ничто не спасет, — и столько наигранной обреченности в голосе Грэма, что мне хочется одновременно дать ему подзатыльник и рассмеяться.
Немного подумав, делаю и то, и другой.
— Ай! — малолетний король недоуменно потирает затылок. — Это еще за что?
— За то, что не посоветовался со мной, а сам все сделал. Мы же, вроде, вдвоем хотели заняться учителем?
— Я подумал… если вдруг что-то не получится, лучше буду только я.
И замолкает. Я тоже молчу, вдруг осознав, что Грэм пытается меня защищать. А значит… не только я чувствую к нему что-то, но и он ко мне тоже.
— Ладно уж, первый урок сорвали. Что у нас дальше по расписанию?
— Надо бы вынести цветок и проветрить помещение, если не хотим, чтобы все учителя вели себя странно, — выдвигает очень дельное предложение Грэм.
— Хорошо. Я выброшу цветок, а ты — открой окно, но смотри, чтобы щенок не выпал. А хотя… может, можно перенести следующие уроки в библиотеку?
— Можно, — кивает Грэм. — Там рисование, это можно делать и в другой комнате, только мольберт и краски перенести. А потом — фехтование. Это вообще на улице.
— Отлично. Значит, открывай окно и вези Дашу в библиотеку, а я пока вынесу улики, — киваю на снова желтеющую в горшке травку.
Управляемся мы быстро. Пока дети доезжают до библиотеки,
