не могла понять, так это как люди в Хайфе довольствовались трехмерными копиями артистов. Чего-то в этих глянцевых концертах не хватало.
На одном из «выступлений» случилось и вовсе странное. Давида с ними в тот вечер не было, а в БДИ «давали» прямую трансляцию концерта по произведениям Вагнера. В программке была заявлена симфоническая поэма «Зигфрид, идиллия», фрагменты из некоторых опер, все в исполнении итальянского симфонического оркестра под управлением приглашенного дирижера из Австрии Шварца. В самом начале концерта дирижер развернулся к зрителям и сообщил, что в память о великом маэстро просит всех евреев выйти из зала и, если останется хотя бы один-единственный еврей, играть сегодня не будут. Лейла сначала подумала, что опять не так услышала или недопоняла из-за его акцента, потом, что невнимательно слушала. Переспросила Ханну, та, не глядя, кивнула.
Трансляция велась из Ла Скала в Милане, где Лейла бывала, она даже смутно помнила зал. Приходилось только догадываться, что же творилось там, на месте. Гула и свиста слышно не было, на сцену тоже ничего не полетело. Вскоре оркестр заиграл. В Хайфе несколько человек встали и с гордым видом вышли из зала. Но все другие зрители, включая и палестинцев, и евреев, и других экспатов, продолжали сидеть и смотреть на экран, как будто все оставалось в пределах нормы. Только атмосфера в фойе была в тот вечер напряженной.
– Это сейчас популярный тренд, – объясняла Ханна по пути к дому Лейлы, подруга была за рулем. – Многие страны переживают упадок, вот и топчутся на экономически сильной прослойке общества. Разумеется, руководители и владельцы предприятий в странах старой Европы, кстати, далеко не только евреи, и правда закручивают гайки как могут. Ставят работников и подрядчиков в невыносимые условия, перегревают экономику. Но все нужные законы давно уже пролоббированы, у государства и мелкого бизнеса просто связаны руки. Если только сделать что-то совсем из ряда вон, противное базовым ценностям этих стран, но на такое никто не пойдет. Вот массы и визуализируют крупных дельцов в виде евреев, выпускают пар как могут. И все больше людей искусства подхватывает эту тему. Но, дорогая моя, в приличном обществе об этом говорить напрямую не принято, не вздумай даже. – Потом добавила с полуулыбкой: – Разве что в обществе, приличном и утонченном донельзя, вроде друзей Даниэля, и то аккуратно.
Лейла отстраненно кивала, не прерывая долгую речь:
– Ханна, но это же неправильно, тоталли.
– Допустим. Только что с того?
– А представь, лайк если кто-то из этих агрессив гайз пробьется к власти и произойдет что-то страшное, совсем за гранью?
– Не говори глупостей, сколько раз такое уже повторялось. Через несколько лет начнется новый цикл, следующая волна экономического роста, все успокоятся. Даже твой дорогой Ади напишет картину о дружбе и мире между всеми. Если доживет. Учитывая их близость с Даниэлем, шансы высоки.
– Он же расист. Фашист. Он же просто исчадие ада. Этот ваш Ади.
– Звучит как отличный подзаголовок к обзору его новой выставки. – Ханна примирительно улыбнулась. – Да ладно тебе, он всего лишь эксцентричный старикашка. И держится до сих пор только на инъекциях, скорее всего. Кстати, хочешь посмотреть его выставку на Триеннале? Ее организует, м-м-м … моя хорошая знакомая. Тоже подруга Даниэля. Да ты наверняка встречалась с ней на лодке, Этани?
– Да, я ее знаю. Это такая пожилая британка с назойливой дочерью-переростком? – Лейла скривилась.
– Да, да. Можем попроситься посмотреть на выставку одним глазком до открытия. – Ханна подмигнула. – Только если обещаешь вести себя хорошо и никого не обзывать, – засмеялась.
– Что тут смешного?
– Да нет, просто подумала, неужели он настолько достал тебя в качестве босса, что ты так его теперь не любишь. Даже и не помня толком, прямо из сердца, ха-ха.
– Без комментариев, Ханна. – Лейла повторила любимую фразу подруги, та улыбнулась в ответ. Все было странно этим вечером.
* * *
На другой день друзья отправились в Яффо. Ханна давно обещала показать Лейле старинный город, к тому же на открытии нового ресторана им встретился палестинский знакомый с лодки и опять пригласил всех в дом своих родителей. Правда, самому Ахмеду пришлось в последний момент остаться в Хайфе из-за большой торговой делегации, остановившейся в его отеле, но он предупредил семью о визите друзей. Лейла и Давид, как бывало часто в последние недели, смеялись вместе над чем-то мимолетным, полулежа на заднем сиденье большого джипа Ханны. Подруга же молча всматривалась в дорогу, иногда тихо подпевала радио. Уже давно они ехали вдоль моря, нескончаемая кромка голубой воды казалась декорацией или картинкой на экране.
– Это Нью-Яффо, – сказала Ханна, немного в отдалении промелькнули островки небоскребов, напоминавших отсюда Озерный край Лейлы, только пониже.
Эти районы походили друг на друга и были как бы отдельными территориями, из них не складывалось ощущения города, который можно прочувствовать, пройти пешком вдоль и поперек. Скоро они подъехали к холму, усыпанному низкими домами песочного цвета, и машина аккуратно поползла вверх.
– У вас тут все города, что ли, на горах? – спросил Давид, и они с Лейлой опять громко засмеялись, Ханна тоже улыбнулась.
Чем выше поднимались по горе, тем нереалистичней делался пейзаж с морем, пустырями и небоскребами, желтым горизонтом пустыни вдалеке. Друзья проехали аккуратную, как с картинок, мечеть и остановились на плато у церкви, словно перенесенной сюда с Карибских островов. Кроме восточного колорита было в старом городе и что-то нездешнее: очарование далекой метрополией, тоска по ней.
Друзья вышли из машины и долго бродили по желтым каменным улочкам, поднимаясь все выше и выше в гору. Голубой цвет моря слепил в просветах между домами, блеск воды завораживал. Наконец они пришли к дому родителей Ахмеда, без всезнающей Ханны легко бы заблудились. Старики громко выражали радость гостям и сразу пригласили присесть в тени виноградников на террасе, предложили воду, кофе с кардамоном в маленьких чашечках и финики. Отсюда открывался сплошной, ничем не прерываемый вид на море, яркий прозрачный топаз размером с небо. Холодная вода с лимоном и мятой, прохлада зеленого оазиса и бриз, теплые взгляды стариков, растроганные – друзей. Это был полный солнца и счастья день. Родители Ахмеда почти не знали английского, и выяснилось, что Ханна медленно, запинаясь и с виноватой улыбкой, но говорит на арабском.
– Они очень скучают по сыну, – перевела, обернувшись к друзьям, – хотя тот и приезжает в гости каждый месяц.
Старики показали дом, совсем не вычурный, но светлый и просторный, с красивой резной мебелью и цветными ткаными коврами. Заботливая мама Ахмеда чуть погодя вынесла на террасу большой поднос с
