не лучше, отозвалась она мне, шустро махнув на встречу. — Я здесь жарю… Матушка велела.
— Иди отсюда.
— Чего?
— Иди отсюда. Я сама… дожарю, — выдернула я из ее руки деревянную мешалку.
— Евся, а как же…
— Иди, — процедила сквозь зубы, правда, уже Любониной взметнувшейся косе и нашла взглядом рукоблуда. — В сторонку отойдите, а то, боюсь, жиром забрызгает.
Ольбег удивленно хмыкнул и, сгрузив на пол пустую бадейку, пристроился рядом, на освободившейся лавочке:
— Евся. Вас… тебя, кажется, так зовут? — всерьез заинтересовался он, теперь моей персоной.
— Ну да. Именно так, — внимательно разглядывая куски курицы на большой сковороде, протянула я, решая в это время: «Сейчас его усыпить или, когда подальше от горячей плиты будет». Ольбег же, не мешкая, продолжил:
— А почему ты у меня в гостях никогда не была? Подруги моей невесты — мои… подруги. Ты знаешь… — замахнул он одну ногу на другую и свесил с нее свои длинные руки. — Я всегда рад гостям. И у меня есть, чем их удивить.
— Охотно верю, — вариант с немедленным «усыплением» все навязчивее долбился мне в голову. — А вы, случайно, не вдовец?
— Я? Вдовец? — удивленно приподнял мужчина бесцветные брови. — Что ты, деточка. Я, конечно, понима-аю, про меня здесь, в вашей глуши, всякое треплют. Но, вот в чем не замешан, так во вдовстве. И если и могу… «замучить» женщину, то, только в одном месте. И я уверен, ты знаешь, в каком, — совсем уж похабно расплылся он, покачивая одним коленом.
— Это я такая догадливая или испорченная? — в ответ, сузила я на мужчину глаза.
— Ты, несомненно, полна всяческих достоинств. К тому же, в наш просвещенный век, даже ваша глушь живет в этом вопросе по-новому. Так что, еще раз тебя приглашаю: загляни на мой, пока еще, холостяцкий, огонек.
— Да что вы? Какая непосильная для меня честь, — ну, сволочь, держи. — Ой, а у меня на ладони перышко. Сейчас я его на вас сдую. Ловите… ртом… Ага. И главное, во сне вправо не кренитесь…
Любоню я нашла вскоре, все на том же длинном бревне за огородным тылом. Правда, на этот раз, без одуванного венка и в слезах:
— Ну, ты чего, подружка, — бухнувшись рядом, обхватила ее за вздрагивающие плечи. — Что, сильно худо?
— Угу, — пробубнила она в свои ладошки, а потом и сама меня обняла. — Ой, Евся, если б ты знала… Как худо то…
— Ну, а если худо, так откажись от него.
— От кого? — испуганно отстранилась Любоня, даже реветь перестала.
— От жениха, — опешила я.
— А-а… А я думала, ты про Русана… А его теперь и вовсе здесь нет, — всхлипнула, вытирая глаза.
— Я знаю. Мне Галочка сказала. И надолго он в Бадук сослан?
— Ты тоже думаешь, что Ольбег его специально туда спровадил?
— Не-ет, — удивленно протянула я. — Просто, слово вырвалось.
— Вырвалось… А я вот думаю, что специально… — протяжно вздохнула она, а потом, уж совсем неожиданно, расплылась. — Евся… А ведь тогда, в Купальную ночь… Он ведь меня нашел.
— Да ты что? — постаралась я удивиться.
— Ага… И ты знаешь, какой он… Он мне во всем признался. А потом… Ой, подружка моя дорогая, как же хорошо нам тогда было. И я так рада, что он у меня — первый, мой единственно любимый мужчина… Но, я не думала, что после той ночи… Я теперь совсем не могу его терпеть, своего жениха. Раньше, до рук Русана и губ его ласковых, думала, что смогу. А теперь точно знаю, что нет на то сил моих, — полился новый ручей из слез.
— Любонь, ну а, если, ты это знаешь, так почему ж не откажешься от своего замужества? И вообще, что Русан про все это говорит?
— Русан говорит, что… — вдруг, замолчала она. — … Он говорит, что любит меня.
— А еще что говорит?
— И все, — расширила она на меня глаза.
— Как это, «все»? Раз любит, пусть сам тогда и женится. Ты ему говорила, что Ольбег тебе не мил?
— Не-ет. Так-то ж и так понятно. Иначе, разве б стала я с другим втихомолку любоваться? Для меня то — святой запрет, непростительный. До свадьбы — можно. Но, только с любимым… Или с женихом, — потерянно выдохнула она.
— С двумя сразу что ли? — недоуменно скривилась я. — В твоем-то случае так и получается. Любонь, чего ты молчишь?.. Ольбег что, тебя в кровать затащил, пока у вас столовался?.. Любоня?
— Нет, — отрешенно качнула она головой. — Но, он меня в гости к себе зазывал. И сказал, чтоб я вечером приезжала, после заката. И без Галушки.
— И что, ты так и сделаешь? — даже перехватило у меня дыхание.
— Евся… — тихо начала она, уставясь в одну точку. — Знать, у меня судьба такая — любить одного, а терпеть ласки другого. Вот завтра и поеду, сюрпризом. Он их любит. Потому как выбора иного у меня нет… Ты только не перебивай и не горлань на меня. Я до конца сказать хочу… Мой отец, Евся, Ольбегу очень обязан. Тот его в долю возьмет, как только я в Букошь съеду. Ты ведь сама знаешь, здесь, в Купавной нам хорошо жилось, но, то — не вечно. Скоро все молодые отсюда разбегутся и забудут старых богов. В прошлом году трое уехали — на месяц, на заработки. Да так никто из них обратно не вернулся. А в этом… Вон, даже Лех твой в наемники собрался. А за ним следом остальные потянутся. Кто — к соседям. Кто еще дальше. А что с весью станет? Кому будет нужен порядник без нее?.. Я не могу пойти против родительского благополучия. Им еще Галушке жениха достойного искать. А Русан… Русан так и будет для меня всю жизнь самым — самым. Вот и все… Теперь горлань, сколько душе угодно.
— Да что-то… не хочется, — откинулась я спиной на забор, подняв глаза к вечно бегущим по небу облакам… — Скажи мне, Любоня. Только честно. А, если б, Русан тебя сейчас позвал за собой. Хоть куда, но, за собой, пошла бы? — подружка с ответом промедлила. И я лишь услыхала сначала, сбоку от себя, очередной ее прочувствованный вздох, а потом, чуть слышное:
— Да. Кинулась бы…
— И еще скажи, что бы ты своему жениху, многоуважаемому, ни за что не простила?
А вот теперь она ответила сразу:
— Измену с нелюбимой. Потому как все остальное изменой не считается… Евся…
— Ага.
— А ведь я права была, — усмехнулась, вдруг Любоня.
— Поздравляю тебя. И в чем?
— Дрались в Солнцеворот из-за тебя.
— Да что ты? — отстраненно отозвалась я, думая
