отец, влетев ко мне в комнату со спортивной сумкой, которую он бросил мне под ноги, едва не плюясь от гнева. Я едва себя узнала из-за окрашенных в черный волос, собранных в конский хвост. Но куда сильнее меня удивило содержимое сумки: пачки банкнот, фальшивые права, и… это что, шокер?
Воображение наверняка играло со мной злую шутку, не могла же я ограбить банк или местных наркодилеров, чтобы обзавестись столь крупной стоимостью денег? И для чего?
«Я просто убеждала бандитов отдавать мне деньги, понемногу, чтобы не поднять кипишь. Также у меня оказалось и остальное».
Такого не может быть. Я вовсе не… не крала… не вела дел с преступниками местного разлива, а… да как я, распивающая карамельный латте в компании столь беззаботных любительниц прогулок по Бродвею, напевающих песни Тейлор Свифт, быть…
У меня едва не вырывались рыдания, мне хотелось сделать перерыв, поставить на паузу льющийся поток образов и перевести дыхание. Но горло будто сдавливала невидимая рука, отчего дышать становилось труднее. Меня тянуло прочь от воспоминаний неведомой силой. Я не испугалась, меня бросило в жар от мысли, что не удастся докопаться до правды, поэтому, дергаясь и брыкаясь, изо всех сил помчалась вперед. Я желала увидеть больше, поэтому поспешно принялась разгонять туман руками, испытывая жажду к новым картинам.
Неожиданно рука ударилась обо что-то смягченно, будто об обивку дивана. Дымка рассеялась, и я уже не находилась в шкуре безмолвного наблюдателя, а оказалась в эпицентре событий. Осмотревшись, обнаружила в левой руке сжатую сумку, но деньги меня не столько интересовали, сколько испуганная женщина, стоящая на противоположном конце стола.
— Мама?
— Нет! Не подходи!
Я не помнила лица матери, но в голове крутилась мысль, что она невероятно постарела: седина затмила темные волосы, маленькие глазки прятались под обвисшими веками. Женщина сжимала телефон и беспокойно бормотала о чем-то в трубку, пребывая в панике, причина которой находилась поодаль. У лестницы, ведущей на второй этаж нашего маленького домика, лежал отец, хватаясь за ушибленную голову, из раны на которой стекала кровь.
— Что происходит? Мам? Пап?..
— Не подходи к нему! Убирайся! — В руке женщины появился нож, и по ее лицу, искаженному безумной паникой, было понятно — еще шаг или слово с моей стороны, и она бросится, не задумываясь.
Детский плач усилился, сотрясая голову, он едва перебивал срывающиеся на крик голоса, звенящие в воздухе: мои и отца.
«Ты не контролируешь себя! Посмотри, в кого ты превратилась?!»
«А в кого я превращаюсь сейчас? У нас нет возможности дать мне образование, но я не хочу гнить в этой дыре!»
«Так работай и учись!»
«Но моя сила поможет…»
«Нет у тебя никакой силы, Герда! Прекрати эти безумства, все и так смотрят на тебя, как на чокнутую!»
«Не называй меня чокнутой! Я могу это делать!»
«Да мы сами свихнемся с тобой»
«Так иди, и свихнись!»
Тяжелая злость бурлила в груди, вырвавшись на свободу вместе со словами, обращенными в убеждение.
Подчинение души.
Я бросилась прочь из дома, услышав вой приближающийся сирен, но едва выбежав за территорию дома, выбив хлипкий замок калитки, оказалась между высоких домов. В переулке, сыром и грязном, как осеннее небо, обнимая сумку с деньгами, как спасательный круг. За мной гналась полиция, они кричали, бросали в спину угрозу, но никак не могли догнать — в свои восемнадцать я оказалась невероятно прыткой.
Но нашлись люди быстрее и умнее меня. Люди в темной униформе, им удалось загнать меня в угол, вызвав панику и страх, которых, казалось, я никогда не испытывала. Волна эмоций рвалась наружу, жгла горло, и в тот миг мне удалось заглушить плач младенца, громко закричав.
За криком последовала тьма, она опустилась на меня теплым покрывалом, из-под которого не хотелось выбираться. Значит, я кричала впервые не на озере Лох-Несс, у меня уже случался приступ, и силы высвободились под гнетом паники.
Я помню мощь, пробирающую до костей. В тот миг мне было не только страшно из-за сложившейся ситуации, я боялась силы, прячущейся во мне. На что я еще способна? Скольким людям могла причинить вред?
Не знаю, я до сих пор не знаю…
Дышать стало невозможно. Легкие жгло огнем, но сквозь волны тумана я цеплялась за видения, за тихие голоса:
— Уровень угрозы?
Мария Хилл…
— Третий, но если мы ничего не сделаем, то рискуем столкнуться со вторым. — Другой голос, мужской, довольно знакомый, но я его слышала редко, чтобы моментально освежить память.
Послышался вздох.
— Думаешь, стоит от нее избавиться? Вы только начинаете изучать нелюдей, вербовать их в ряды ЩИТ-а… а такая нестабильная…
— Она ребенок, Мария, — напомнил мужчина. — Обработайте ее, не нужно, чтобы у нее всплыли воспоминания о прошлой жизни — отец в реанимации, а мать и вовсе видеть ее не желает.
— «Обработайте ее» — говоришь так, Колсон, словно предлагаешь с компьютером поиграться.
Агент Фил Колсон, точно.
— Не впервой, в конце концов, — риторически подметил мужчина.
— Но она нелюдь. Я с ними никогда не работала.
— Я и не прошу работать тебя. Поставь к ней кого-то в напарники, кто смог бы ее направлять. Желательно ровесника или ровесницу, которая помогла бы ей… вжиться в роль новой личности. Так будет лучше для всех. Она может стать нашим козырем, если потребуется.
— Ага, — саркастично подметила Мария, — или бомбой замедленного действия.
Бомбой замедленного действия…
Я жила в шкуре Астрид Хейкиннен, уроженки Финляндии, поселившейся в Нью-Йорке, пустившей в нем корни. Не желала отрываться от тематических кафешек и вида на Гудзонский залив. Я была никем, всего лишь выдумкой, прописанной личностью на секретных документах Щ.И.Т-а. Все во мне оказалось фальшивым: имя, музыкальный вкус, манера речи, круг общения… Только происхождение осталось при мне, возможно, на случай если прорежется улизнувшее от зачистки воспоминание.
Я хотела найти белокурую богиню Сигюн, а обнаружила за дверью перепуганного подростка, любящего яркий макияж и рок восьмидесятых. Во мне столько же настоящего, сколько в кефирной диете — пользы. Я была никем, в прямом смысле этого слова.
Тьма властно загребла меня в свои объятия, и покидать их у меня не нашлось причины. Не удивительно, что воды норн считались опасными, в них хотелось раствориться, исчезнуть из реальности и жить прошлыми воспоминаниями, черпать их столовой ложкой, не в силах насытиться. Многие вещи остались за кадром, любопытство пересилило отчаяние, и несмотря на угасающую жизнь, сжавшуюся от боли грудную клетку, я поплыла дальше…
Точнее, двинулась бы навстречу неизвестности, если бы что-то не схватило меня за руку и не потащило обратно.
