соединяла помещение с императорскими апартаментами. Позже, столкнувшись с открытым осуждением своих порочащих связей, Александр II, словно назло всем, распорядился поселить любимую в помещении на третьем этаже Зимнего, прямо над своими покоями.
Переселение княжны совпало по времени с появлением в России электричества. Надо ли говорить, что первые лампы Эдисона в Петербурге засверкали в императорских дворцах? Чуть позже люди придумали электромоторы и нашли им применение в подъемных машинах. Первый в России лифт, разумеется, тоже был установлен в Зимнем, он соединял покои императора и его любимой – Екатерины Долгорукой…
Император не любил долго раздумывать. Приняв решение, он немедленно его осуществлял. Вот и в этот день, 10 июня 1879 года, около полудня, он нетерпеливо дернул щекой на очередное покашливание адъютанта, и торопливо направился к алькову в восточной стене кабинета.
За тяжелыми шторами была потайная дверь. Открыв ее, император оказался в кабине подъемной машины и нетерпеливо потянул рычаг хода. Кабина дернулась и поползла вверх.
Дежурные адъютанты переглянулись, вздохнули, и вышли в приемную, где им предстояло объяснять дожидавшимся аудиенции сановникам и министрам, что император в данный момент принять никого никак не может: открылось срочное дело государственной важности…
В верхних покоях Екатерина услыхала приглушенный вой электрической машины и легкое постукивание кабины лифта. Она отложила книгу, мельком глянула в зеркало и позвала детей, игравших в соседней комнате под присмотром бонны. Александру нравилось, когда его «настоящая семья» – он называл ее так – встречала его вместе, дружно.
Георгий и Ольга, едва дождавшись появления отца, дружно бросились к нему. Александр присел, обнял детей и не без труда разогнулся вместе с ними: возраст все-таки давал себя знать. Шагнул к Екатерине, коснулся мягкими ароматными усами ее щеки.
Та сразу поняла: Александр пришел не просто так, его что-то тревожит. Княжна повернулась к бонне, делавшей в дверях спальни реверансы, шевельнула бровью.
– Георгий, возьми Оленьку и подите в свою комнату! Нам с вашим отцом надо поговорить! – Она мягко, но настойчиво оторвала детские руки от покрасневшей шеи императора, легко направила детей к бонне. – Идите к мадам, дети, мы скоро вас позовем.
Император обнял любовницу-жену за талию, заглянул ей в глаза.
– Признайся, милая, откуда ты все всегда про меня знаешь? – ласково спросил он, увлекая княжну к канапе у окна.
– Я женщина, я чую беду сердцем, – улыбнулась Долгорукая.
– Беду? Скорее, на сей раз, неприятность. Помнишь, я рассказывал тебе про молодого офицера – того самого, что убил в Гродненском переулке старого отставного чиновника и его прислугу? Так вот, милая, сегодня мне доложили подробности этого дела, и я хотел с тобой кое о чем посоветоваться…
Александр II обладал, помимо всего прочего, незаурядной памятью. Один раз пробежав глазами документ или письмо, он и через несколько лет мог близко к тексту процитировать абзацы, безошибочно вспоминал и называл даты и цифры. Вот и сегодня он рассказал Екатерине всю недолгую историю гвардейского офицера фон Ландсберга.
– Понимаешь, милая Катя, он происходит из древнего и славного, но, увы, обедневшего баронского рода. Ландсберг и в вольноопределяющиеся по бедности пошел, и первый чин не с придворными шаркунами получил, а заработал его в Туркестанском походе, под началом генерала Кауфмана. Когда началась вторая турецкая кампания, Кауфман его не хотел из Ташкента отпускать – и он обманул ведь старика! Отпросился в Петербург – якобы для обучения новинкам саперного дела, а тут исхлопотал себе должность в полку, который отправлялся на войну. После окончания войны вернулся, и был причислен к лейб-гвардии Саперному батальону. Новых войн на горизонте не было, и он остался в Петербурге. А у гвардейцев жизнь дорогая, милая. Балы, приемы, театры… Потом он был представлен младшей дочери инженер-генерала Тотлебена, Марии…
– Неужто той самой, Саша? Фрейлине государыни императрицы?
– Да, Катя… Молодые люди полюбили друг друга. Тотлебен знал этого офицера еще по осаде Плевны, ценил и уважал его военные таланты. Старик настоял на том, чтобы Ландсберг попал в число слушателей военно-инженерной академии, где вместе с дипломом молодой сапер через пять лет получил бы полковничьи погоны. Он благословил их помолвку. Но – бедность, милая, от нее никуда не денешься! Эдуард Иваныч, да и императрица, думаю, хорошее приданое за Марией дали бы – так ведь до свадьбы дожить надо. А у Ландсберга был старый друг, почти что опекун, некто Власов, по-моему… Он принимал в нем участие еще во время учебы. и тут, видя стесненное положение молодого человека, сам деньги взаймы предложил. Пять тысяч, без процентов, под простой вексель. Потом еще денег давал. Ландсберг его уж и на свадьбу пригласил – а старик возьми да и глупо пошути!
Император увлекся рассказом, глаза его блестели.
– Очень, очень глупо все получилось, Катюша! Старик в завещании Ландсбергу все состояние свое отписал, свадебный подарок приготовил – те самые векселя, уже погашенные. А офицеру ничего про то не сказал, а, наоборот, стал возврата долга требовать. Видно, покуражиться хотел, чтобы потом Ландсберг больше ценил его жест. Ландсберг отсрочки попросил – если не до свадьбы, так хоть до времени, пока он деньги сыщет. А старик своей игрой увлекся, и ни в какую: вынь да положь ему долг, да еще тем самым казначейским билетом. Иначе пригрозил к батальонному командиру с жалобой пойти, к отцу невесты, – глаза-де им открыть. Пальцем грозил: я тебе, мол, на свадьбу сюрпризец устрою! Представляешь, Катюша?
– Бедный, бедный Ландсберг! Боже мой, Саша, и он…?
– Да, милая! Представляешь его состояние? Две войны прошел, в гвардии служит, свадьба на носу – и все из-за вздорного старика в одночасье рухнуть может. Нет, Катя, я не оправдываю его поступок. Он ужасен, безнравственен! Но – понять его чувства понимаю! Положение-то ему безвыходным казалось…
– Какой ужас! – княжна, зараженная волнением Александра, побледнела и прижала ладони к щекам.
– Да, это ужасно – но я тебе еще не все рассказал! Итак, пришел он для последнего разговора к старику – а тот марку держит. Смеется эдак – про сюрпризец, мол, обещанный мною к свадьбе, помнишь, Карлуша? Ну Ландсберг и убил его с отчаяния. И прислугу заодно – старуха же свидетелем была. Убил, забрал бумаги и ушел. Не знаю, Катенька, как бы человек с таким грузом дальше бы жил – но Ландсберга впереди еще один удар ждал. Нашел он в бумагах и завещание в свою пользу, и дарственную с погашенным векселем и поздравлением по случаю бракосочетания. Представляешь? Думал, что мерзкого старикашку на тот свет раньше времени отправил, а оказалось – благодетеля своего, несчастного старого шутника.
Рассказал Александр и про признание Ландсберга, про его попытку оправдать свое преступление. Про удар, который ждет семейство Тотлебенов.
