проводит по коже головы. Склоняется ближе, почти касаясь губ, и дыхание его учащается. – Тюльпан…
Не давая себе – и ему – времени передумать, я выгибаю шею и прижимаюсь к его губам; осыпаю шрам короткими поцелуями, а потом приоткрываю рот и нежно касаюсь его в полноценном поцелуе.
Какое-то время он не отвечает, но я не сдаюсь, и вскоре он с хриплым стоном придерживает меня за затылок и углубляет поцелуй. Бормочет мое имя, сначала неуверенно, но потом я прикусываю его губу, чуть оттягиваю, и его сильные руки крепко обхватывают меня. Он перехватывает инициативу, и наши языки и дыхание переплетаются в этой ласке. Его пальцы скользят по коже головы, будто он хочет прижать меня еще ближе, слиться в единое целое.
Его губы такие горячие, поцелуи – такие настойчивые, что внизу живота расползается жар, и я прижимаюсь к нему только крепче. Тело пульсирует жаждой, и мне кажется, что я стена за стеной прорываюсь сквозь укрепления, за которыми прячется искренний, настоящий Нокс.
– Тюльпан, – хрипло стонет он, когда воздух заканчивается и мы отрываемся друг от друга.
– Пожалуйста, только не останавливайся! – Целоваться с ним слишком приятно. Словно я провела день на солнце, а наступление ночи принесет звезды, которые будут светить для меня одной.
– Я хочу поцеловать тебя, хочу… – Он вновь накрывает мои губы своими, жадно и так страстно, что хочется еще, еще и еще.
Хочется большего.
– Тебе нравится? – Он прижимается открытым ртом к моей шее и прихватывает зубами нежную кожу, посасывая.
– Да, да…
Скольжу ладонями вверх, к плечам, дергаю за футболку и надеюсь, что она магическим образом испарится. Потом забираюсь под нее, изучаю его тело, оглаживаю пресс и перекатывающиеся мышцы груди.
– Ты дрожишь, – замечаю я и вспоминаю, как его трясло после библиотеки.
– Мне страшно.
– Давно ни с кем не целовался по-настоящему?
Он кивает.
– Но меня пугает не это. Я всегда хотел тебя поцеловать, Тюльпан.
Он возвращается к моим губам, накрывает их уверенно и властно. Его поцелуи – открытое пламя; оно должно пугать, но я лишь сильнее прижимаюсь к его горячей груди и ощущаю огонь каждой клеточкой тела. От него пахнет мятой, и сексом, и каждым моим сокровенным желанием…
Нокс отрывается от меня. Его глаза горят, как раскаленный металл, чувственные губы припухли и покраснели.
– Блядь! – Он тяжело дышит. – Ты такая хорошая, я не могу… – Он снова прижимается ко мне в поцелуе, и его руки скользят по волосам, шее, груди, задевая соски, а потом ложатся на бедра. – Скажи, что мне нужно остановиться, Тюльпан. Прошу, пожалуйста!
По коже бегут мурашки, и я жарко целую его в ответ.
– Не могу.
– Тюльпан, – шепчет он и шагает вперед, пока я не натыкаюсь на стену. Он нависает надо мной, касается губ. – Ты… сводишь… меня… с ума, – выдыхает он среди поцелуев.
Я кладу руки ему на задницу, прижимаюсь ближе, чтобы ощутить желанную твердость. Выругавшись, он подхватывает меня под бедра. Я крепко сжимаю ноги на его поясе, а он, наклонившись, касается губами груди, покусывает соски прямо через тонкую ткань блузки и лифчика.
– От тебя так сложно оторваться! – бормочет он, снова возвращаясь к моим губам.
Выдыхая в его рот, я трусь о него, и по телу бежит удовольствие. Мне было страшно – страшно, что в глубине души я никогда больше не захочу этого. Психотерапевт, к которой меня отправили монахини, предупреждала, что страх секса – это нормально, но сейчас меня поглощают лишь голод, жар и желание.
– Я не слишком тороплюсь, Тюльпан, правда? – срывающимся голосом произносит он, забираясь ладонью под юбку и ведя по резинке белья.
– Только попробуй остановиться, – говорю я.
– Тюльпан, – стонет он и скользит внутрь, легко поглаживая влажную кожу. Я содрогаюсь, а он дергает за волосы, запрокидывая мне голову, смотрит сверху вниз, и в его глазах плещется желание. – Хочу слышать, как ты стонешь мое имя, пока кончаешь. Пиздец, я так тебя хочу! Так сильно… – Его дыхание сбивается, а палец входит в меня, скользит вглубь и наружу.
– Я… еще ни разу…
– Мы это исправим, – рычит он, большим пальцем касаясь клитора и дразня нерешительными прикосновениями, от которых я задыхаюсь и прогибаюсь в спине. Нокс часто дышит, распаленный и покрасневший, и смотрит на меня тяжелым затуманенным взглядом. Мы двигаемся в едином ритме, и его пальцы танцуют по коже все быстрее, пока…
По позвоночнику бежит ток, тяжесть внутри нарастает, и я задыхаюсь, цепляясь за его плечи.
– Вот так, хорошо, хорошо, – шепчет он на ухо, и я ощущаю запах его туалетной воды, солнца и моря, чувствую, как вздымается под пальцами грудь – и все это вдруг переполняет меня, обостряется, взрываясь миллионами молний по всему телу, и я содрогаюсь с его именем на губах.
А потом прихожу в себя, медленно, постепенно, пока он целует меня.
И только тогда смутно осознаю, что помимо учащенного дыхания слышу голоса. Они нарастают – это ученики заполняют актовый зал.
Нокс замирает, пытаясь восстановить дыхание.
– Черт! Урок начался.
Я судорожно выдыхаю.
– Хор, наверное.
Он осторожно отпускает меня, и я понимаю, что одежда почти не сбилась: блузка застегнута, юбка в порядке. Только на груди влажное пятнышко, но его можно прикрыть пиджаком.
Я смотрю на Нокса, подмечаю твердый член, натягивающий штаны, и мрачное выражение. Меня охватывает тревога.
– Что случилось?
Он облизывает губы, не сводя с меня взгляда.
– Мы не можем быть вместе.
Сердце пропускает удар.
– Почему?
Он отходит на шаг, глядя в сторону.
– Перестань задавать вопросы, на которые я не могу ответить!
Прежняя неуверенность возвращается, пронзает насквозь, зарывается в самую душу. Я вспоминаю холод, с которым он относился ко мне в последние дни.
– Что, я недостаточно хороша для тебя? Недотягиваю до стандартов? Или ты боишься, что друзья засмеют? Таких, как я, за трибуны не таскают? – Последнее я добавляю машинально, потому что сама не хочу быть такой девушкой, но он снова выстраивает вокруг себя стены.
И уж если хоть что-то у меня и осталось после той вечеринки, так это гордость. Черт, да это я должна отказывать «акуле», а не наоборот!
Я ему открылась, а он отстраняется?
Если он «не может» быть со мной, значит, не хочет. Это я услышала четко и ясно.
Он ненадолго закрывает глаза. Кажется, сейчас что-то скажет, но в итоге молчит, и иногда молчание красноречивее любых слов.
Вдруг я ему просто… не нравлюсь?
Вдруг…
Черт!
Да ему меня попросту жалко!
Из-за матери. Из-за больницы.
Лицо пылает, и мысленно я пытаюсь взять себя в руки, перестать думать о жаре, который совсем недавно захлестывал нас.
А Нокс просто стоит и смотрит с непроницаемым выражением лица.
– Понятно, – бормочу я себе под нос.
– Понятно тебе? – говорит он, и слова вырываются из него в порыве гнева: – Хочешь сделать вид, будто я сейчас притворялся? Вперед и с песней! Только вот настоящая причина в том, что ты не знаешь, кто над тобой надругался. Ты до сих пор не отошла, и я – плохой партнер для такого… – Он резко замолкает. – Забудь. Пойдем отсюда, пока нас не застукали. Справа есть выход к библиотеке. Иди туда, а я спущусь в зал…
Он отмахивается от меня. От нас.
– Не указывай, что мне чувствовать! Может, это вообще был твой брат!
Нокс явно не ожидает это услышать.
– Нет, нет, Тюльпан. Он не мог.
Кипящая ярость захлестывает меня, стирая все остальное. Я стискиваю кулаки. Уж кого-кого, но его Нокс будет защищать до конца. А я? Я – просто помеха.
Я сверлю его взглядом, а он всматривается в меня в ответ.
– Тюльпан, ну не злись! Я не знал, что так выйдет. Давай просто забудем…
Забудем? Ага!
Я складываю на груди руки.
– Слишком поздно. Ты только что разрушил наше… А, да ничего! Ничего ты не разрушил! Иди к своей библиотеке, Злой-и-Неприступный. Я сама спущусь в зал.
– Прошу, не…
Не слушая, разворачиваюсь и вылезаю через щель в занавесе на лесенку, ведущую со сцены. Почти бегом пробираюсь между учениками, нахожу брошенный у дальних рядов рюкзак и бросаюсь к дверям. Дыхание сбивается, но я не останавливаюсь, пока не добираюсь по лестнице на первый этаж.
Забудь, ну его к черту! Просто забудь!
Глава 14
Нокс
Субботним утром я выхожу на пробежку и спустя какое-то время замечаю белый BMW отца,
