class="p1">Мои сотрудники видели, что я недоволен получаемым результатом, а потому нервничали. К тому же я сильно опасался, что, несмотря на наш уговор, Перегудов отбросит подготовленную нами речь и начнет говорить полностью от себя. А это казалось нам опасным и недопустимым. Мы хорошо знали, что его речи более всего воздействуют на молодежь, которым всегда хочется как можно скорее перейти от слов к делу. Особенно если под делом понимается разбивание витрин и машин и избиение людей с другим цветом кожи и волос. И если после этого митинга-концерта в городе начнутся погромы, я не слишком удивлюсь.
— Объявляется перерыв, — сказал я. — Пусть каждый подумает, а затем мы обменяемся мыслями. Если, конечно, они появятся, на что я сильно надеюсь.
Все вышли из моего номера. Я хотел было ненадолго прилечь, так как от напряжения у меня разболелась голова, но дверь распахнулась, и появился Сабов. Он сиял, как начищенный чайник.
— Приехали, ребята. Представляете, я каждому из них пожал руку.
Я ничего не понимал. Интеллектуал, умница Сабов в восторге оттого, что какие-то патлатые юнцы, бренчащие несколькими аккордами на гитаре, пожали ему руку. Что происходит с этим миром? Не знаю, как другие, но, по крайней мере, я далеко не всегда понимаю идущие в нем процессы, такими подчас удивительными они мне кажутся.
— Я рад, что тебе так повезло, — сдержанно произнес я. — А у нас никак не клеится речь нашего генерала.
Но мысли моего заместителя, кажется, были заняты совсем другим.
— А знаете, кого я еще встретил в аэропорте? Угадайте.
— Бабу Ягу.
— Угадали наполовину. Депутатку Орестову Ирину Константиновну. Помните, она к нам приходила в офис. Она прилетела тем же рейсом. Она тоже начинает свою предвыборную кампанию.
Я почувствовал, какой-то толчок в груди.
— Интересно. Она прилетела одна?
— Нет, с ней помощник. Зовут Владимир. Она его зовет Володя. Не парень, а шкаф.
— Не очень удачный день она выбрала дли прилета. У меня плохие предчувствия, после этого концерта-митинга здесь может начаться что-то ужасное. Молодцики Перегудов могут все что угодно сделать конкуренту.
— Вас это беспокоит?
Я пожал плечами.
— Мне бы очень не хотелось, чтобы возникали бы подобные инциденты. Это повредит репутации Перегудова.
— Мне, кажется, что репутации этого типа ничто уже не может повредить. Знаете, что я подумал, сегодня на митинге надо из него лепить образ хулигана. Молодежь воспримет это на ура. Если он швырнет в толпу микрофон, это только пойдет ему на пользу. И речь надо сочинить подстать. Ничего серьезного, чем меньше про политику, тем лучше. А больше про музыку, про моду, про тусовки, про то, как взрослые не понимают молодежь, что не дают ей показать, на что она способна. И все такое прочее. Пусть собравшиеся почувствуют, что он свой в доску. Я это все понял, когда встречал музыкантов в аэропорту.
Я подумал, что предложения Сабова мне не нравятся, но в них есть свой большой резон. И, пожалуй, стоит последовать его совету. А вот свое их неприятие следует отодвинуть в сторону.
— Ты выручил нас, — сказал я. — Ты прав, не надо быть всегда серьезным, иногда лучшая агитация — это полное отсутствие серьезности. А мы немного зациклились на том, что надо непременно что-то сказать важное.
Предложение Сабова было встречено на ура. Даже Леониду, который, как и я, склонялся к серьезной тематике, оно понравилось. И мы за считанный час набросили эскиз речи. Можно было написать ее целиком, но я не сомневался, что Перегудов все равно отойдет от подготовленного нами конспекта и начнет импровизацию. Как ни странно, но это его свойство было одно из немногих, которые вызывало во мне симпатию, оно свидетельствовало о живом характере и уме этого человека, его способности самостоятельно творить действительность, а не придерживаться заранее разработанных схем и догм. Другое дело, как все это выходило в реальности, чем оборачивалось и к чему приводило. Здесь, кроме огорчения, ничего иного я не испытывал. Но и как-то изменить ситуация пока не мог.
Я испытывал облегчение оттого, что удалось покончить с неприятной работы. Усталый, но довольный я вернулся к себе в номер и вдруг почувствовал сильный голод. Позвонил Леониду, но его телефон не отвечал. Возможно, он решил погулять по городу, тем более, что погода этому благоприятствовала: светило солнце, а ветер был совсем тихим, как наказанный ученик. А мне была известна любовь Леонида к пешим прогулкам.
Так как Леонида не было, я решил спуститься один в ресторан.
Я вошел в зал и почти сразу увидел Орестову. Она сидела одна за столом и ждала официанта, который явно не торопился обслужить посетительницу.
Несколько мгновений я колебался, за какой сесть стол. В конце концов, мы едва знакомы, и с моей стороны не очень тактично навязывать ей свое общество. Тем более, у меня нет никакой уверенности, что оно ей приятно, ведь я работаю на ее соперника по выборам. Но соблазн был настолько велик, что я откинул все сомнения и решительно двинулся в сторону Орестовой.
— Здравствуйте, Ирина Константиновна! С приездом! Разрешите присесть за ваш столик.
Она подняла голову и несколько мгновений смотрела на меня. Наши взгляды встретились, но я не мог прочитать в ее глазах ничего. Они были непроницаемы, как матовое стекло.
— Садитесь, Станислав Всеволодович. Я знала, что вы тут.
Я сел и пододвинул к себе меню. Хотя на данный момент оно меня интересовало менее всего. Едва я увидел Орестову, как у меня тут же пропал аппетит.
Я сделал вид, что внимательно знакомлюсь с перечнем блюд.
— Вы уже выбрали? — спросил я.
— Выбрала, да что толку. Официант меня обходит стороной, словно бы он получил указание своего руководства меня не обслуживать. Как вы думаете, это не происки враждебных сил — уморить меня голодом? — засмеялась она.
До чего же она становится приятной, когда смеется, подумал я.
— Не исключено, в наше время все средства хорошо для достижения цели, в том числе и официант, — в тон ей ответил я.
— Мы с вами шутим, а вместе тем это вполне может быть и серьезно, — проговорила Орестова. — То, что происходит во время этой избирательной кампании, превосходит все, что можно себе только вообразить. Впрочем, вряд ли есть смысл мне вам это объяснять.
— С какой целью вы приехали сюда? — спросил я. — Вы же понимаете, что в этом регионе вам не победить. Здесь не любят ни либералов, ни демократов.
Орестова подала плечами.
— С какой целью политик может приехать в город во время избирательного кампании? Для того, чтобы агитировать
