они, словно торнадо, несут только смерть. И ничего кроме смерти. Ради того, чтобы не видеть правды, мы пытаемся постоянно обманывать самих себя и друг друга. Меня не отпускает чувство, что я должен что-то сделать, Но не могу понять что именно?
— Но ты уж сделал. Сегодня ты спас не одну сотню людей. И они даже не знают, какой страшной опасности подверглись.
Я встал и прошелся по номеру.
— Так хочется разоблачить всю эту камарилью. Просто все внутри горит от желания это сделать. Но ничего не докажешь. Смерть Бицоева оборвала все концы, которые соединяли его с администрацией президента. От бессилия хочется даже выть.
— Я думаю, что не все так безнадежно. Уверенна, что какие-то следы этих контактом остались. Должны быть посредники. Другое дело, что пока у нас не будет власти, мы не сумеем отыскать эти связи. Вот тебе и задача, которая стоит перед нами.
— Ты веришь в ее достижимость?
— Я намерена бороться, пока у меня есть силы. Во время этой избирательной кампании я приобрела бесценный опыт, я поняла, что люди восприимчивы к разумным мыслям гораздо больше, чем это многие политики предполагают. Они даже не скрывают того, что считают свой народ за быдло. Конечно, при желании его можно сделать и таким, но если начать все доходчиво объяснять и при этом быть честным и искренним, то результаты просто потрясают. К сожалению, я это поняла слишком поздно и много упустила своих шансов. Но в следующий раз я учту свои ошибки. Я надеюсь, что ты тогда будешь рядом со мной.
— Но никак политтехнолог, — покачал я головой.
— Ничего, мы тебе найдем подходящую роль, — негромко засмеялась Ирина.
Охваченные единым порывом, мы шагнули друг к другу. Наши губы сначала сблизились, а затем соединились.
Следующие два часа я не стану описывать. Они принадлежали только нам и никому больше. А я никогда терпеть не мог подглядывать в замочную скважину, хотя бывшая моя профессия требовала относиться к таким вещам спокойно, как к неизбежному злу. Но, по-видимому, я так и не научился этого делать.
Я покинул номер Ирины и отправился в авиа агентство. Там я приобрел билет на Москву. Затем вернулся в гостиницу.
Я постучался в дверь номера Сабова. Тот отворил мне не сразу. Войдя в комнату, я понял причину его задержки. В ней находилась одна из наших молодых сотрудниц. Ее сверхсмущенный и растрепанный вид не вызывал сомнений, какое приятное занятие я прервал своим появлением. Но я не испытывал большого раскаяния, они молодые, у них будут еще сотни возможностей наверстать сегодня упущенное.
— Мне надо с тобой поговорить, — сказал я Сабову.
— Извините, я пойду, — проговорила девушка. А так как никто не собирался ее удерживать, она упорхнула.
— Садитесь, — пригласил меня хозяин номера. — Как наши дела?
— Все вроде спокойно. Никаких доказательств против нас нет. Если будем молчать, то, думаю, все обойдется.
— Хотелось бы! — вырвалось у Сабова.
Я понял, что, несмотря на уверенный вид, он пребывает в тревоге.
— Каждый из нас должен сохранить эту историю в тайне до конца своих дней. И тогда она не ударит по нам.
— Я сохраню, — заверил Сабов. Его глаза вдруг блеснули. — И все же это было великолепно. Я ничуть не жалею, что принял в этом деле участие.
— Мы спасли сотни жизней. Это стоит многого.
— Я понимаю. А что с телом Леонида?
— Его обещали в ближайшие дни отправить в Москву. Его семья еще ничего не знает. Я за весь день так и не решился позвонить жене.
— Хотите позвоню я. Мне все же легче, я даже не знаю эту женщину. А вы же их близкий друг.
— Спасибо, но это должен сделать я сам.
Мы помолчали. Я собирался с мыслями.
— Я должен тебе сказать важные вещи, Дима.
— Я слушаю, Станислав Всеволодович.
— Я выхожу из игры.
— Что значит, выходите?
— Это значит, что я больше не буду заниматься избирательной кампанией Перегудова.
— Но осталось всего два дня.
— Не важно, сколько осталось, главное, что я не буду заниматься этим больше ни минуты. Но это еще не все. Я уходу из фирмы и вообще из этой профессии. Причем, с сегодняшнего дня. Все необходимые формальности мы осуществим чуть попозже, когда вы все вернетесь в Москву.
— Но кто же будет все это возглавлять?
— Как кто? Ты. Помнишь, ты говорил мне, что мечтаешь создать свою фирму?
— Разумеется, я непременно это сделаю. Эта работа мне нравится.
— И прекрасно. Тебе не надо создавать свою фирму. Она уже есть и даже имеет определенную репутацию. А это стоит немало. Я хочу, чтобы ты стал бы ее владельцем. Я готов уступить тебе фирму за бесценок. Меня это больше не интересует.
— Но я не могу принять фирму, это не справедливо. Вы ее создавали.
— А ты хочешь, чтобы все развалилось, и все сотрудники оказались бы на улице.
— Разумеется, нет.
— Тогда вперед. Пойми, я все решил окончательно. Завтра вечером я улетаю в Москву.
— И чем вы намерены заниматься?
— Пока не знаю. Но это не будет связано с политикой. Так что принимай бразды правления. У тебя все получится замечательно. Только мой совет, которым ты, впрочем, можешь и пренебречь. Если ты чувствуешь, что то, что ты делаешь, уж слишком сильно противоречит твоей совести, слушай совесть, а не другие голоса, кому бы они не принадлежали.
Сабов ничего не ответил. Но я понял его ответ. Такого обещания он мне давать не собирался. Ничего, когда-нибудь и он придет к той же мысли.
Я встал.
— Завтра утром соберем коллектив, я объявлю о своем решении, попрощаюсь с людьми, ты возьмешь бразды правления в свои руки. Вот все, что я хотел тебе сказать.
Я вышел из номера, Сабов даже не сделал слабую попытку меня задержать.
Я улетал на следующий день поздно вечером. До выборов оставался один день. Но мне было неинтересно, кто на них победит. Я думал о предстоящей встрече с Ириной, о том, как сложатся наши дальнейшие отношения. Я понимал, что один этап моей жизни закончился и начался другой, полный неизвестности, как маршрут первых путешественников вокруг света. Но меня это почти не беспокоило. Мне было легко оттого, что я избавился от страшной тяжести. А все остальное уже было не так уж страшно.
