Причинами тому, возможно, служили столь радушно предложенные рюмочки лучшего французского коньяка, а может быть — что вернее всего, и пачка ассигнаций, что теперь так удачно нашла себе место в его кармане. Снова возвращаться в участок так не хотелось, и исправник решил отпустить поджидавшую его полицейскую подводу, немного пройтись пешком. Тянуло перекинуться с кем-нибудь парой-тройкой ничего не значащих фраз, и Голенищев, широко улыбаясь, поприветствовал Лавра Семёновича Каргапольского — тучного, степенного винозаводчика. Он был известен по всей округе как довольно крепкий хозяйственник. Только продукция его, при всём уважении, не шла ни в какое сравнение с винами из погреба Еремея Силуановича, считал исправник, который знал в этом вопросе толк.
О предстоящей вечером встрече у богатого барина они и повели разговор:
— Да, разумеется, непременно буду! — сказал пузатый винозаводчик, достав карманные золотые часы. Он вовсе не спешил, но лишний раз продемонстрировать роскошь и блеск — это было в его духе.
Голенищев, раскрасневшись ещё сильнее от морозца, решил задеть самую больную для этого толстяка тему:
— А не переживаете ли, уважаемый Лавр Семёнович, что наш дорогой господин Дубровин вновь начнёт высказываться — по своему обыкновению, и тем самым испортит вам всё настроение…
Видный купец, владелец текстильной мануфактуры «Дубровин и наследники» тоже пользовался уважением далеко за пределами этих мест, он был известен не только по всему северу, но и на Волге. Причиной тому — его изрядный капитал, а также авторитет среди купцов-староверов. Он крепко держался староверских убеждений, и одной из их составляющих была трезвость. Не принимал многое из общественного устройства, но винокурение — с особой яростью. Его излюбленной, и потому крылатой фразой была: «Я не вижу разницы между винозаводчиками и палачами». Такие слова, конечно же, приводили в замешательство, а подчас — в нервное исступление господина Каргапольского.
Человек обыкновенно флегматичный и во всём сдержанный, после едких высказываний Дубровина он вступал в спор, порой теряя самообладание, чем приводил в восторг хозяина самого гостеприимного в Лихоозёрске особняка. Еремей Силуанович частенько шутил, что жаркие споры о народной трезвости и судьбах винного производства придают вечерам в его доме особый шарм.
— Вы уж не примените, в случае новых нападок, меня сегодня поддержать,– Лавр Семёнович раздувал щёки, шумно дышал, улавливая при этом терпкие запахи от исправника. — Вы же в этих вопросах, насколько я смею понимать, человек рассудительный и благоразумный.
— Непременно! И ещё, Лавр Семёнович, имею к вам прошение по службе. Если заприметите в нашем городке молодого человека, одеянием и повадками странного и выдающегося, непременно сообщите мне лично!
«Прогулка — прогулкой, а службу исполняю исправно», — подумал о себе Голенищев.
Проходя мимо спящего, укутанного в инее городского сада, он увидел большую чёрную тушку на ветке разлапистого старого дуба. То ли кот, то ли птица — сразу не разберёшь… Нет, вроде бы ворон, но какой же огромный! Птица тоже внимательно и, казалось, с ехидной злобой следила за фигурой в полицейской форме, а когда Николай Киприянович остановился и поднял голову, прокричала так, что волосы встали дыбом:
— Гарь! Гарь! Гарь!
Голенищев, ругаясь, стал искать хоть какую-нибудь палку, а ещё лучше — мёрзлый булыжник, чтобы запустить в противную птицу, но, когда распрямился, увидел перед собой невысокую, но почти идеально круглую тень:
— Рад предложить услуги! Вы, милостивый государь, видимо, что-то потеряли? — исправник снова посмотрел на ветку, но ворона там уже не было. На ветке по-прежнему висела большая снеговая шапка.
«Странно, как такой жирной заразе взлететь, да без раскачки? А снег вовсе не потревожен… Да и этот тип — из-под земли вырос, что ли?» — думал он.
— Чем могу служить? — спросил, изучающе глядя на незнакомца.
— Право, окажите маленькую услугу! Я только прибыл дилижансом в ваш чудесный городок, но не могу понять, где же здесь можно остановиться?
— Гостиница в той стороне! — и Голенищев указал направление, и ещё больше удивился: у этого странного «гостя» не было с собой багажа! Кто так путешествует?
А тот, похоже, прекрасно умел читать мысли:
— Мой слуга догонит, он ещё на станции, — сказал низкий человек с чёрной бородой. — Я просто решил прежде немного прогуляться и осмотреть, скажем так, достопримечательности. Как тут у вас мило! Лихоозёрск. Нет, я определённо не замечаю за городом ничего лихого. Разве что…
Исправник посмотрел с удивлением:
— Проживает в ваших краях весьма сомнительный молодой человек — некто Антон Силуанович Солнцев-Засекин. Может быть, знаете о таком?
Начальник полиции кивнул, не перебивая.
— Знаете ли, задолжал мне сей наглый юноша приличную сумму, и, видимо, совершенно не намерен возвращать. Он обратился ко мне за весьма приличной ссудой ещё в Петербурге, до своей ссылки сюда, и обещал возвернуть сразу же, как будет возможность. Но что-то у него, или у его друзей, видимо, пошло не так. В общем, уехал сей молодой барин, а про долги свои и думать позабыл! Вот я и решил, несмотря на занятость мою по торговым делам, оставить столицу и самому лично приехать в ваш город, чтобы найти этого юношу и самому, знаете ли, именно самому посмотреть в его забывшие стыд глаза. Ой, что же вы так поменялись в лице? Не иначе, не только я, но и вы стали жертвой его сладких увещеваний?
Антон Силуанович терпел нужду, но никогда не обращался за помощью. Откуда же появлялись в их скудном доме дрова, продукты и многое другое, как-то и не задумывался. Его слуга Пантелей, служивший столько лет верой и правдой, порядочно вошёл в долги. Умея просить и убеждать, он занял довольно приличную сумму даже у самого городского исправника. Теперь Николай Киприянович прикидывал, сколько денег за всё время передавал в долг молодому барину, и сумма получалась приличной. Делал так не по доброте душевной — хотя и знал, что между братьями Солнцевыми-Засекиными давняя неприязнь, хитрый исправник полагал, что поддержка терпящего пока нужду молодого барина может быть полезна в будущем. Мало ли, как сложатся карты, а в картах он как раз знал толк!
Теперь выходило, что этот жалкий пройдоха набрал долгов по всей империи — так что людям вот, приходится оставлять все дела, и ехать. Неприятная история получалась. Как бы этот вопрос не дошёл до высшего начальства… Что же делать?
— В этом городе я уполномочен следить за порядком, — отчеканил наконец Николай Киприянович. — Лихоозёрск вверен мне,
