сам. И под ним не оказалось ничего, кроме треугольника черного кружева. Неужели те самые?
— Тебе нравится моя покупка? — Марьяна, кажется, угадала его незаданный вопрос.
Его пальцы легли на черное кружево.
— Очень.
Он привык делать это быстро. Он привык думать только о себе. Но сейчас Герман отчетливо понимал, что все будет по-другому. Все должно быть по-другому. Все уже по-другому. Потому что ему по-прежнему хотелось ее целовать. И он целовал, вторгаясь языком в мягко приоткрытый рот. Упиваясь вседозволенностью. Шалея от ее тихих стонов.
— Герман, разденься, я тебя прошу, — прошелестела она ему на ухо задыхающимся шепотом. И ее пальцы потянули вверх ткань. Он позволил ей стянуть с себя футболку и даже послушно поднял руки. Когда его в последний раз раздевала женщина? Он не помнил. Никогда!
Джинсы с себя Герман снял сам. Молния внезапно стала тугой, а собственные движения — до ужаса неловкими. А потом на его бедро легли женские пальцы.
— Правда, темно-синие?
Почти подростковое нетерпение и желание рассмеяться — это какое-то совершенно невозможное сочетание. И от него голова отказывает еще сильнее.
— Посмотри сама.
Как-то неожиданно он оказывается на спине, а Марьяна — верхом на его бедрах. Черт. Ослепнуть можно. У нее и в самом деле прекрасная фигура. И грудь, и плоский живот и… — он скользнул взглядом вниз — и идеальная гладкая развилка между ног, просвечивающая через тонкое черное кружево. Но глазами он все равно возвращается к ее лицу. Когда он в последний раз смотрел в лицо женщине, с которой собирается заняться сексом?
Никогда. А ведь там самое… самое… самое…
Ее пальцы снова огладили его бедро, потом, игнорируя уже конкретно ноющий от напряжения член, скользнули к животу. Герман некстати вдруг подумал о том, что в тренажерной комнате он по индивидуальной программе все-таки изнуряет себя совершенно не зря. А потом Марьяна наклонилась. Коротко вздрогнула и негромко застонала, когда ее соски коснулись его груди.
— И самом деле синие, — шепнула она ему прямо в губы. И поцеловала.
Как давно его не целовала женщина? Да к черту эти явно риторические вопросы! И Герман позволил себе некоторое время просто лежать и наслаждаться тем, как его целует женщина. Впрочем, руки его жили своей жизнью. Руки скользили с женских плеч по гладкой женской спине, кончиками пальцев погружаясь в позвоночную впадинку. Руки двигались дальше и ниже, обхватывая идеально-округлую женскую попку, пальцы сжимались на упругих женских бедрах. И обратно вверх. И снова вниз.
А Марьяна целовала его — совсем не так, как целовал ее он. Нежнее. Так, что Герман почувствовал, что его руки на ее спине дрожат. Прижал сильнее. И она прогнулась и прижалась сильнее. Теплые влажные женские кружевные трусики терлись о консервативные темно-синие мужские боксеры с горячим твердым содержимым.
Нет, это все надо немедленно снять! Марьяна целиком и полностью разделяла его план, послушно опустилась на спину и позволила снять с себя белье. А потом быстро приподнялась на локтях и потянулась к Герману.
— Теперь ты…
Да, теперь он. Марьяна села и прижалась к нему, теперь между ними не было вообще ничего. Она часто и поверхностно дышала и прижималась к нему. И теперь ее пальцы скользили по его спине, по позвоночной впадине. И его напряженный член вжимался в мягкий женский живот. А она начала ерзать, давая понять, что хочет, чтобы он прижимался не к ее животу, а был внутри.
Между ними все происходит достаточно быстро. Может быть, слишком быстро. С одной стороны, они двое взрослых людей, которые знают, чего хотят от секса. А с другой… Герман вдруг вспомнил свою фразу «Ladies first». И ответ Марьяны.
Он четко понял, что хочет увидеть ее оргазм. Несмотря на все свое практически подростковое и даже отчасти уже болезненное возбуждение. Да, давно с ним такого не было. И в этом даже есть какой-то кайф. Сдерживаться. Сколько надо сдерживаться. Из последних сил сдерживаться.
Чтобы увидеть ее оргазм.
Пришло время десерта.
Он прижал Марьяну к себе совсем крепко — чтобы ощутить ее всю. И чтобы она ощутила его всего. И прошептал на ухо:
— От чего ты кончаешь?
— Что? — после прерывистого вздоха отозвалась она. Герман чувствовал, как Марьяна мелко дрожит в его руках, и это было сладко. Как же она будет дрожать, кончая..
— От чего ты кончала в последний раз? Какие прикосновения, где, какая поза? Я хочу, чтобы ты кончила со мной.
Он говорил и не верил. Что это говорит он сам. Что вот так прямо говорит о том, что его никогда в принципе не волновало. А сейчас, с этой женщиной, что-то вдруг принципиально поменялось.
Марьяна молчала, часто дыша, и все так же мелко подрагивала в его руках. Герман запоздало подумал о том, что такая прямота могла ее задеть. Оскорбить. Но, с другой стороны, после ее расспросов… Марьяна же не малолетняя дурочка, а взрослая умная здравомыслящая женщина. Большей частью.
— Эй… — он коснулся пальцами ее подбородка.
— Вагинальные шарики, — раздался тихий ответ.
— Что?!
— Подруга подарила на день рождения, — так же тихо отозвалась Марьяна, не поднимая головы. — Умные вагинальные шарики. Последний раз был с ними.
Вот короткого, но совершенно неприличного, неуместного в данных обстоятельствах приступа смеха Герман от себя совершенно точно не ожидал. Как и последующего ответа.
— Слушай, у меня, конечно, есть пара шариков. Но в их интеллектуальном потенциале, я, если честно, сомневаюсь.
А теперь прыснула она, уткнувшись лицом в его плечо.
Смех и возбуждение — это совершенно новый для Германа коктейль. Наверное, именно поэтому голова отказывает ему окончательно. И он устраивается в изголовье кровати, притягивая к себе Марьяну, прижимает ее спиной своей груди и резким движением руки раздвигает ее ноги.
— Зато мы попробуем все остальное.
* * *
Оргазмы у Марьяны были не только от умных шариков. Даже, в основном, не от них — подарок Татьяны она опробовала — и только. Но ведь Марьяна знала, что любит ее тело. Как нужно делать, чтобы ему было хорошо. К сорока годам не знать этого — стыдно.
Но, получается, ничего она о себе не знала. Зато Герман знал все. Откинувшись затылком на его плечо, чувствуя его руки абсолютно везде, в этом было очень легко признаться.
Она, например, даже не представляла, что у нее настолько чувствительная грудь и соски. Или это у Германа такие пальцы… Она не знала, что это можно делать так долго. И так разнообразно. Гладить. Тереть самыми кончиками пальцев. Пощипывать. Сжимать. Крутить.
И еще сильнее
