тучный человек напустил на себя воодушевление и благодушие, но бегающие глаза выдавали его волнение. Хольгер решил не растягивать:
– Как давно вы работаете директором этого учреждения? – вместо приветствия спросил он.
– Девять лет, но, позвольте, какое отношение это имеет…
– Прямое! Вы являетесь соучастником хищения улик, проходящих по уголовному делу.
Хольгер откровенно брал на испуг, но уже почти не сомневался в успехе.
– Да как же? Какое дело? Каким соучастником?
Человек мешком упал в свое кресло и посмотрел на Вюнша с, поистине, животным ужасом. «Перегнул» – пожурил себя Хольгер, и далее говорил чуть мягче:
– В 1926-м году, когда вы уже являлись директором Баварского филиала, сотрудник Рейхсархива изъял фотокарточки и еще кое-какую информацию, подшитую к делу о массовом убийстве. Об убийстве, понимаете?
Директору хватило сил лишь кивнуть.
– Я не знаю, зачем это было сделано. Может, для пополнения фонда Рейхсархива, а может… для создания помех следствию. Так или иначе, документы, способные помочь в поимке убийцы, были изъяты из уголовного дела. Вы прекрасно знаете, что это преступление, причем очень серьезное.
Директор снова кивнул.
– Представьте себе мое удивление, когда я нахожу в вашем архиве документы с этой вот печатью.
Хольгер указал на оборотную сторону фотографии.
– Понимаю, что вы, скорее всего, в этом не виноваты…
Директор энергично закивал
– …но факт халатности, в том числе вашей, налицо! У меня нет ни времени, ни желания искать того, кто совершил этот поступок, но вот на вашем месте, я его личность установил бы как можно скорее. Сообщать своим коллегам я не буду, пока…
Кампль выдохнул, чуть ли не впервые с того момента, как Хольгер вошел в кабинет.
– …но если я или другие следователи снова наткнутся на дело, в котором будет явно отсутствовать какая-то часть документов, мы будем знать, где искать виновных, и я от себя могу вам пообещать, что в этом случае у вашего кабинета смениться хозяин. Это понятно?
– Д-д-да.
– Хорошо! Теперь касательно этих фотокарточек и карты местности – на каждом из этих документов есть печать полицейского архива. Мне нужны эти документы и поэтому я готов помочь вам – я заберу их с собой и сам подошью к соответствующему делу. Впредь же, если вашим сотрудникам попадутся документы с подобной печатью, вы будете отправлять их с курьером в архив Центрального управления Баварской полиции, лично в руки смотрителю Шнайдеру. Я его предупрежу. Это понятно?
– П-понятно.
– Хорошо, теперь, если у вас нет вопросов, я забираю эти документы и прощаюсь. Всего доброго!
– Д-до свидания.
Хольгер чувствовал удовлетворение. Возможно, он был чересчур жёсток по отношению к фрау Циллер и директору Камплю, но повторения подобного допускать было нельзя. В приподнятом настроении он отправился в Управление. Стрелки его часов показывали половину пятого.
Через сорок пять минут Вюнш вошел в свой кабинет. Майер уже был здесь и сидел спиной к двери. Заняв свое место, Хольгер внимательно посмотрел на Франца. Обычно непроницаемое лицо Майера было задумчиво и немного печально.
– Как ваши дела, Франц?
Молодой человек отрешенно посмотрел на Вюнша, будто впервые обратив внимание на его появление.
– Бывало и лучше.
– Вы съездили к психиатру и в университет?
– Да, съездил.
Майер начинал выходить из отупелого состояния, в котором застал его Вюнш.
– Это оказался тот самый Иоханнес, и он согласился нам помочь.
Франц достал из внутреннего кармана пиджака визитную карточку доктора и положил на стол.
– Отличные новости, Франц! Вы договорились с ним о встрече?
– Да, он согласился принять нас в понедельник, в три часа.
«Сгодится. Значит, на ферму поедем во вторник».
– Хорошо! Я сегодня же к докладной записке для оберста Иберсбергера приложу запрос на его привлечение к расследованию. А что на счет университета и, кстати, вы смотрели фотографии со вскрытия?
– Да, смотрел, и разночтений с отчетом доктора Аумюллера не увидел.
– У вас есть идеи насчет орудий убийства?
– Конкретных идей нет, но есть некоторые соображения. Убийца вряд ли принес все это с собой. Я думаю, что какие-то предметы в доме или в сарае могли быть орудиями убийства, но у нас не выйдет это проверить, так как нет даже фотографий внутренней обстановки.
– А что вы думаете насчет округлой раны на лице девочки?
– Не знаю даже. Не могу сказать ничего определенного.
– А у меня есть одна мысль по поводу этой раны. Похожие следы оставляли армейские ножи определенного типа. Не возьмусь утверждать, что это был именно такой нож, но другого объяснения этой странной ране пока нет.
Майер кивнул, принимая довод Хольгера.
– Франц, вам ничего не напомнили раны крестообразной формы? Я готов поклясться, что уже видел такие раны, но никак не могу припомнить, где именно…
Майер отрицательно помотал головой, а потом, все же, сказал вслух:
– Я подумаю об этом.
– Подумайте. Так что там насчет университета?
– Я побывал там. Я не рассчитывал особенно ни на что, просто обратился по поводу останков жертв к одному из сотрудников. Меня провели в их анатомический музей, к его смотрителю. Он показал мне документы, какие-то справки, а потом повел меня в запасник… Головы все еще там.
Теперь Хольгеру было понятно подавленное настроение молодого коллеги.
– Они там в банках, с этим… как его? формалином. Не черепа, а именно головы. Я никогда такого не видел…
– Франц, вы заметили разночтения с фотографиями и отчетом Аумюллера?
– Нет, но не буду врать, что внимательно всматривался…
«Да, совсем не повезло парню с первым делом…»
– Вы спросили у смотрителя, какие у него есть идеи насчет орудий убийства?
– Только общие вещи: острый тяжелый предмет, тупой тяжелый предмет…
– Понятно. Вы курите, Франц?
Майер молча помотал головой. Он все еще был под впечатлением от увиденного.
– Попробуйте. В такие моменты, когда не получается справиться с тем, что видишь, когда разум отказывается понимать происходящее, мне папиросы очень помогают. Возможно, помогут и вам.
Хольгеру хотелось хоть как-то подбодрить молодого коллегу. Он вспомнил, как сам впервые столкнулся с тем, что не в состоянии оказался себе объяснить. Вюнш тогда еще служил полицмейстером в Киле. В доме на одной из окраин города обнаружили два трупа: женщины и мальчика. Вюнш с напарником тогда первыми прибыли на место.
Хольгер очень хорошо запомнил вонь в той грязной, нищей дыре. Жертв зарубили топором. Вюнш повидал много, даже слишком много смертей за свою жизнь. Он видел, как людей разрывало на части, как они сгорали заживо и как выплевывали свои легкие, но все это было на фронте. А теперь он видел здесь, в обычной жизни, как кто-то ворвался в
