— Значит, в этот раз ты ошибся, Воронов! Я своё слово уже сказал! И это слово НЕТ!
На мгновение Граф закрыл глаза, смиряясь с поражением. Но когда открыл их в них царила всё та же решимость.
— Значит, я пойду в этот бой один, и я подниму наших без тебя, Макс. Я найду свою дочь… я знаю, что эта проклятая тварь Зарецкий в этом замешан.
— А я… я думаю Карину нужно искать в другом месте. Оставь пока политику, Андрей.
— Я тоже отец. И я не хочу, чтобы моих детей сейчас закрутило в политической войне, Граф!
Глава 15. Андрей. Карина
Она вошла в комнату почти бесшумно. Если бы не щелчок дверной ручки, думаю, я бы даже не заметила её присутствия. Потому что эта женщина будто плыла по воздуху, а не шла. Неукоснительно соблюдала извечную тишину, которая, окутывала этот дом.
Мне не нужно поднимать голову и смотреть на неё, чтобы знать, что сейчас служанка Саида молча, без каких-либо слов или эмоций заберет завтрак, уже давно остывший и нетронутый, и оставит на тумбочке у кровати поднос с обедом. Наверняка, там что-то мясное, запах горячей варёной говядины нагло дразнит ноздри. Поднос с двумя тарелками, в одной из которых лежали какие-то кусочки теста, а в другой — пара кусков мяса, появился перед глазами. Служанка не ждёт от меня никакой реакции. Просто молча оставляет принесённое, поправляет маленький золотистый чайник, пододвигает к нему чашку и, забрав свою утреннюю доставку, так же безмолвно уплывает из комнаты. Словно у нас с ней игра какая-то, миссия, которую каждая из нас старается выполнить с максимальной сосредоточенностью и полностью придерживаясь правил этой самой игры. В ней служанке предполагалось тихо заходить в мою клетку четыре раза в день и так же тихо оставлять меня, естественно, плотно запирая дверь на ключ на ночь. Три раза она носила мне еду, а в четвертый — по вечерам, перед сном тащила и аккуратно складывала стопочкой на кровати полотенце и нижнее белье в комплекте с тонким шёлковым халатом. Каждый раз — новое, обязательно белого цвета. По крайней мере, из нас двоих только она знала, ради чего продолжается эта игра. Она за участие в ней получала зарплату. Я же…я понятия не имела, во имя чего продолжаю игнорировать подносы с едой, почему уже даже не вызывает желания попросить о помощи или хотя бы перекинуться парой слов с единственной душой, которая периодически навещала меня. Сама я не выходила из комнаты. Зачем? Мне просто не хотелось. Ничего. Абсолютно ничего. Только чтобы меня не трогали. Никто. Словами, взглядами или же, как он…своими грязными руками. Да, он тоже приходил. Каждую ночь после нашей свадьбы. Но он ведь ублюдок без души, поэтому его не стоит брать в расчёт.
И, как всегда, при мысли об этом мужчине пальцы начинаю дрожать. И мне приходится сильно-сильно сжимать их, чтобы унять эту боль, возвращающуюся вместе с воспоминаниями, другой, физической.
«В ту ночь он ушёл быстро. Оставив меня всхлипывать на этой же самой проклятой кровати. Просто резко встал с меня и, посмотрев долгим тягучим, каким-то тяжёлым, взглядом, прорычал низким голосом:
— А что ещё я ожидал от русской шлюхи?!
И ухмылка на губах. Страшная такая, что я невольно съёжилась, мечтая просто пропасть. Просто исчезнуть прямо на его глазах. И чтобы никогда и никто не нашёл.
Сжиматься от этой ненависти в глазах, лихорадочно думая, думая, думая…чего этот мужчина хотел от меня? Чего ждал? Приволок меня чёрт знает куда, запер, держал как пленницу, заставил выйти за него и изнасиловал…что ещё он от меня ждал?!
Я хотела, я очень старалась прокричать ему это в ответ, но проклятые слова будто застряли в горле, потонули в очередном всхлипе, а он и не стал ждать их. Просто привел в порядок свою одежду и вышел, заперев меня.
Он вернулся следующей ночью. Чтобы снова опрокинуть меня на кровать, не обращая внимания на сопротивление…хотя, каждое утро следующего дня я ненавидела себя ещё больше за то, что сопротивлялась недостаточно, раз он всё-таки получал своё. Он не бил, он не привязывал. Просто он был сильнее каждый раз. Молча. Грубо. Быстро. Удерживал за шею и брал сзади, словно его раздражало мое лицо, словно ему было противно смотреть в него. Никаких слов. Иногда — короткие рыки и тяжёлое дыхание, раздававшееся за моей спиной. Иногда — короткое «дрянь» или хлёсткое «шлюха Воронова»…и я не знаю, какое из двух последних слов раздражало его больше. Но, пока он произносил их, его пальцы словно наполнялись нестерпимой ненавистью, сжимая сильнее шею.»
Синяки на шее вновь заныли. Словно от самих воспоминаний. Потянулась пальцами к ним, чтобы успокоить кожу. Иногда, например, прошлой ночью, я очень сильно захотела, чтобы он сжал со всей силы. Так, чтобы я не смогла сделать даже вздоха и умерла. О, он точно мог сделать так. Своими ручищами-то. Мне нужно было всего-то немного перетерпеть. Немного боли взамен на вечный покой. И тогда мои мучения бы прекратились. Вчера ночью, кажется, я даже попросила его об этом. Даже смогла закричать.
— Ну давай…чего тянешь? Придуши, покончи со шлюхой Воронова! Ты, грёбаный урод!
Я думала, он придет в ярость. Я думала, он разозлится и сделает это, наконец…потому что я устала жить в страхе ожидания…я устала ждать, когда, наконец, придёт отец и спасёт меня. Выведет отсюда, убьёт этого ублюдка. Я слишком устала ждать. Я перестала верить в спасение.
А Нармузинов лишь ухмыльнулся. Громко так. В самое ухо. И процедил медленно:
— Неееет, Карина. Ты будешь жить. Ты будешь жить, чтобы я убивал тебя каждый день. Убивал, трахая тебя в мягкой кровати, пока твой отец подыхает там от переживаний.
А потом пришло оно. Отчаяние. Но не то, от которого опускаются руки или хочется на себя их наложить. Пришло отчаяние, требовавшее действий. Любых. Уставшее от немой тишины и беспомощности. Возможно, вызванное голодом. Или болью от унижений. Сначала оно заставило пододвинуть к себе тарелки с едой и съесть мясо. Потом тонкие кусочки теста, скорее напоминавшие червяков. Кажется, Лекса говорила, что любит это блюдо. Она его как-то готовила даже. На подносе еще была соусница с томатным соусом. Но я не стала трогать её. На самом деле я даже не ощущала вкуса еды. Просто тупо набивала живот, требовавший пищи. Любой и немедленно. Мозг же требовал физических сил. Он беспощадно крутил в голове мысли. Одну за другой.
Вытереть жирные от мяса пальцы салфетками и подойти к окну, чтобы вновь увидеть за тонким тюлем охранников. Охрана сменяется каждые четыре часа. Приезжает большой чёрный минивэн, откуда выгружаются все бородачи в чёрном и занимают свои посты. Затем в авто запрыгивают другие охранники, и уезжают. Их хозяин прибывает не раньше восьми-девяти часов. В последние дни — вообще за полночь. Позавчера я видела, как две женщины в чёрном, дождавшись пересменки, садились вместе с двумя мужчинами в чёрный джип и уезжали. А еще раньше, три дня назад, в машину садились другие женщины. Вернулись уже с объёмными сумками в руках, которые бородачи заносили в дом. Скорее всего, они были в магазине и, скорее всего, покупками занимаются не определенные люди, а те, кто свободен в данный момент.
