времени.
Торговцы здесь предлагают свой товар, а разномастная публика пробует диковинные плоды. Чуть поодаль я вижу огромные котлы, из которых повара в грязных фартуках разливают по жестяным мискам какую-то похлебку для публики победнее.
Товары на рыночных лотках отмечены стоимостью и названием планеты, с которой они прибыли.
Мы с Зохом ходим по рядам, и он просит у торговцев кусочки фруктов на пробу. Иногда мы морщимся, едва ли не выплевывая солено-горькую жижу плодов с Харвады, синхронно смеясь, а иногда покупаем несколько фруктов с Земли или Колдора.
— Объяснимо, почему на этих планетах самая лучшая еда, — глубокомысленно произносит Зох, откусывая большой кусок от какого-то крепкого красного плода с Земли, название которого я уже забыла. — Землю и в Колдор греют самые яркие звезды вселенной. Потому и еда у них самая лучшая. Кто не пробовал их еды, тому и горькие овощи Харвады кажутся лучшим деликатесом.
Он усмехается, подмигивая мне, и я отвечаю ему улыбкой.
Надо отдать Зоху должное — за те несколько часов, что мы бродили по рынку, пробуя все подряд на свой страх и риск, я впервые за долгое время забыла обо всем, что со мной произошло.
— О, смотри! Это ткани прядильщиц с Эрлис Луванга! — Зох так резко хватает меня за запястье, что я роняю на землю несколько больших фиолетовых ягод, тут же растекающихся под грубыми сапогами толпы.
Смотрю на них с сожалением до того момента, пока Зох не запихивает меня в закуток, где удушающе пахнет чем-то терпким.
— Добро пожаловать, молодые люди.
Скрипучий голос раздается так близко, что я вздрагиваю. Пока глаза привыкают ко тьме, стоящей тут, я не до конца могу разглядеть старуху с редкими волосами, перехваченными поперек лба цепочкой с монетами.
— Красивые ткани у вас, — произносит Зох, перебирая пальцами свисающие со всех сторон материи.
Невесомые или тяжелые, расшитые серебряными и золотыми нитями, эти ткани выглядят так, что к ним хочется прижаться лицом и постанывать от удовольствия. На ощупь они оказываются именно такими, как и в моем воображении: мягкими, обволакивающими.
— Пятьсот лунгов за обрез, — произносит старуха, каким-то образом вновь оказавшаяся рядом со мной.
Оборачиваюсь, и пугаюсь не на шутку.
Теперь, когда могу разглядеть ее полностью, я замечаю, что глаза ее — молочно-белого цвета. Старуха абсолютно слепа. Но тем не менее, я не вижу в ее руках клюку. И держится она абсолютно прямо. Морщинистая кожа свисает, а бесчисленные шали, в которые замотано ее щуплое тело, словно немного звенят, когда нити соприкасаются друг с другом.
— Проклятие, — хмурится Зох, ощупывая свои карманы, — кажется, местные воришки обчистили меня, пока я покупал фрукты. Подожди здесь, ладно? Я мигом.
Что?! Какого дьявола…
Я не успеваю даже додумать до конца, а Зох уже пропадает.
Он сейчас серьёзно оставил меня в крошечном закутке, пропитанным благовониями, наедине с женщиной, очень смахивающей на ведьму?
Резко оборачиваюсь и задеваю какое-то затейливое сооружение с камешками и позвякивающими трубочками. Едва ли не валюсь на пол, запутавшись в тканях, а старуха только скрипуче смеется:
— Красота всегда боится уродства, — беззлобно усмехается она.
«Простите», — пристыженно пытаюсь произнести я.
И тут все возвращается на свои места.
Я больше не девушка, исследующая чужую планету с другом. Я снова рабыня, лишенная голоса, под конвоем с майором армии того, кому я принадлежу.
И от этого становится так горько, что я сжимаю пальцами шею, пытаясь сдержать подступившие слезы.
— Ну-ну, милая, — хмурится старуха, садясь на потертый раскладной стул. — Что за горе у тебя такое? Такая красавица не должна лить слезы.
Она чуть склоняет голову на плечо, и я невольно присматриваюсь к белизне ее глаз еще раз. Откуда все это может знать слепая женщина?
— Думаешь, мне нужны глаза, чтобы видеть мир? — усмехается она, и у меня озноб по коже проходит от потусторонней жути. — А тебе нужен голос, чтобы тебя слышали? Нет, милая, это всего лишь органы чувств, не более. Мы — духовные существа, переживающие физический опыт. И все вокруг нас, — она вертит головой, и я невольно присоединяюсь к ней, оглядывая лавочку, — энергия. Мы сами состоим из нее, а значит, и производим ее же. Кто-то никогда так и не понимает этого, сам себя заключая в плотные тиски физического мира, а кто-то осознает это, и тогда начинает владеть миром. Ты понимаешь, о чем я?
Я слушаю ее зачарованно, как загипнотизированная. Ее слова невозможно понять разумом. Их можно только почувствовать. И что-то в глубине меня осознает, что ее слова — правда.
— Кто никогда по-настоящему не видел, не сможет прозреть, ослепнув. Кто не переносил болезнь, не сможет исцелиться. Кто не познал горечи, никогда не сможет понять настоящего счастья. — у меня волоски на руках становятся дыбом от ее голоса. В какой-то момент мне и вовсе кажется, что губы старухи не шевелятся, когда она говорит. — В тебе часть великого дара Уравнения Вселенной, Аиша, и ты научишься управлять им только тогда, когда осознаешь его в полной мере.
Мне послышалась, или она действительно сейчас произнесла мое имя?..
— Опять запугиваешь юных девушек, которые позарились на твои ткани, Фулла?
От насмешливого мужского голоса за моей спиной я вздрагиваю, резко оборачиваясь.
— Виера требует свой заказ. Он нужен ей срочно… Сама понимаешь, на сколько срочно, если я сам пришел сюда.
Мужчина стоит здесь уже бог знает сколько, привалившись к стене хлипкой постройки. Раздражение, спрятанное за насмешкой так и сквозит в его голосе. Он ненавидит ждать. Ненавидит и не понимает, почему должен это делать. Я чувствую это по его тону.
На вид ему не больше тридцати, но почему-то кажется, что он на много старше.
Древний. Скорее даже так. Энергетику, подобную его, я еще не ощущала ни разу в жизни.
Пока он лениво разговаривает с Фуллой, мне удается рассмотреть его внимательнее. Даже с учетом того, что я понимаю, что это не вежливо и просто опасно, я не могу отвести от него взгляд. Он притягивает к себе чем-то первобытным, какой-то неведомой мне силой, от которой мурашки обильно расползаются по коже.
Он высок, но дело не в этом. Любой воин с Харвады ничуть не уступает в росте незнакомцу. Светлые, небрежно зачесанные назад волосы чуть прикрывают уши. Мощная мускулатура сложенных на груди рук. Нагрудник из плотной кожи обшит светло-голубым атласом со знаменем, которого я не знаю. Его руки открыты, являя мне светлую, практически идеально-матовую кожу. От локтя до кисти на нем надеты причудливо расписанные наручи, военные латы. На поясе завязан светло-голубой пояс из тончайшей
