коленки, сгодится, если опять полезет. Так-то Антон Дмитриевич ничего, и в разводе к тому же.
Только вот пара влажных снов, случившихся со мной на этой неделе, были совсем не про него.
А про гадкого, мерзкого, похотливого Бергмана!
И это бесит еще сильнее!
Вот я и упираюсь принципиально в этот пункт, будто в самом деле он мешает мне согрешить где-нибудь на стороне.
А в четверг вечером мне звонит Эля с телефона Геры.
Я, приготовившая пару гадостей на такой случай, жестоко обламываюсь.
— Привет! Есть пару минут? — спрашивает она.
На заднем фоне бубнит Бергман:
— Вы меня зае… задрали вы меня! Какой нахер фотосэт?
— Ну, пара минут есть, — настороженно отвечаю я, мрачно разглядывая мыски сапог на шпилярах.
Я только заползла домой и никуда ни при каких обстоятельствах не попрусь. У меня болят ноги, задница и поясница. А все потому, что вчера мне показалось, что я видела Германа на улице возле клиники, и сегодня я выпендрилась, как на парад.
Зачем я это сделала, внятно объяснить не смогу, но, думаю, любая женщина меня поймет.
— Завтрашний вечер ничем не занимай. Если были планы отменяй, — велит это рыжее чудовище. И нотки в голосе знакомые такие. Повелительные. Явно дядя приложил руку к воспитанию. Даром, что подкидышем зовет.
— Зачем это? — напрягаюсь я еще больше, подозревая, что не просто так там Бергман воет на болотах.
— Ба решила отправить семейные фотографии родственникам в Израиль, но вышел конфуз. Семейные фотки, где бы фигурировали все нужные морды, отсутствуют. Ни в профиль, ни в анфас нету. Так что меня припрягли всех отснять в красивых разнообразных позах.
— Ну а я для чего? Зонтик подержать? — все равно не въезжаю я, но чую подставу. С чего бы это Розе Моисеевне прям задымилось осчастливить израильских родственников? Они много лет, судя по всему, обходились без светлых ликов дальней родни.
— Нет, — ржет Эля. — Тебя тоже представят родичам. Наравне с моим Олегом. «И гнусного совратителя приведи», — сказала ба. У него, кстати, реакция типа твоей была на новость. Правда, потом он гадко улыбнулся, и я думаю, он что-то замыслил.
— Погоди, я не гнусный совратитель. Олегу положено, пусть он и отдувается. Я-то тут с какого бока?
— Лучше не спрашивай. Дядя и так отказывался тебе звонить. Я спиз… Я одолжила у него телефон. Он еще не видел.
— Твой дядя местами разумный человек. Ну ты-то в курсе, что все это постанова. Какие фотки родне в Израиль?
— У ба, сто пудов, есть коварный план, и тебе не отвертеться, — прямолинейно отвечает Эля.
На заднем фоне опять раздается рев Бергмана:
— Да идите вы в жопу со своими тыквами!
Мне становится совсем нехорошо.
— Если мы знаем, что у нее есть коварный план, на фига приходить? — изумляюсь я. — Герман вроде неплохо отбивается…
— Потому что ба все равно его согнет. Сейчас она ему что-нибудь припомнит. Или на худой конец сляжет с каплями и своим сердцем космонавта. Я просто посчитала нужным сообщить тебе заранее.
— Ну хорошо. Бергман дрогнет, а я нет. Я скажу, что занята!
— Ну-ну. Я предупредила, а там как знаешь.
Несмотря на твердую уверенность в своей неколебимости, я до самого сна нервно поглядываю на телефон в ожидании звонка от Геры, но, видимо, он смог настоять на своем, и мне никто не звонит.
Только пара стремных сообщений приходит от Лосева с незнакомого номера.
Это он уже от Натахи скрывается? Огонь у них семейная жизнь будет.
А от Германа ничего.
И вроде облегчение, и я понимаю, что на семейных фотках меня увековечивать ни к чему, а все равно обидно.
Отказался мне звонить! Надо же!
Ну и ладно. Ну и все равно я не хотела. Там еще тыквы какие-то.
А на следующий день, когда отпускаю последнего клиента и выхожу на ресепшн, я замечаю на диванчике для посетителей знакомую фигуру.
Сложив руки на широкой груди, нога на ногу в распахнутом пальто сидит падишах Герман Александрович. Рядом на столике стоит остывший кофе. А на челе Бергмана бегущей строкой видно, что в Датском королевстве опять что-то сдохло.
Если б не Эля, я б даже струхнула, так Гера суров и недоволен.
— Ты все? — сварливо спрашивает он. — Я тут уже сорок минут торчу. Поехали.
— Здравствуйте, — намекаю я.
— Левина, у нас мало времени. Перед расставанием поздороваемся.
— И куда мы так спешим? — делаю я недоуменный вид.
— Я видел, что рыжая тебе звонила. Не прикидывайся. Нас ждут через час, а у нас еще, мать его, «наряды в образах, соответствующих тематике», — передразнивает кого-то он, подозреваю, что Элю.
— Я вынуждена тебя опечалить, мой дорогой. Я никуда не еду. Я не в настроении, у меня болит голова… Ну или сам что-нибудь придумай.
— У нас договор, — угрожающе напоминает Бергман.
— И именно по этому пункту у нас с тобой возникли разногласия, не так ли? — елейным голосом сыплю я соль на рану.
— Ты собралась трепать мне нервы, — понимает он.
Ну как бы… Если есть такая возможность, чего ж отказываться-то? Герман моих нервов не жалеет. Даже во сне. Я там была вся в растрепанных чувствах.
Делаю невинный вид.
— Что ты хочешь? — тяжело вздыхает он.
— Пересмотра спорного пункта.
— Прямо сейчас? Может, потом? И какая тебе разница… — злится Бергман, но видит, что я непреклонна. — Ладно. Но только этот пункт!
Тут-то я понимаю, что прозевала что-то еще, и уже открываю рот, чтобы сказать, что я сначала все пересмотрю с Медведевой, но Гера уже открывает шкаф и выуживает мое пальто.
— Левина!
И снова в его голосе та интонация, когда становится понятно, что дальше я уже ничего не выжму, и лучше бы мне побыстрее одеться.
Гера сильно не в духе из-за того, что приходится мне уступить, и я временно сбавляю обороты.
