вот, только обрадовалась! Адамян, я уже отметила тебя как отсутствующего. Так что или ты уходишь, или на весь урок делаешься как рыба!
Женя фыркнул и отпарировал:
— Ну нет… Вам легче зачеркнуть вашу пометочку, чем мне отрастить жабры и метать икру…
Класс одобряет его смехом.
— Начинается! Все, сели, тишина! К доске идут Сысоев и Баюшкина. Сысоев решает задачу — вот она, а Баюшкина расскажет нам про бензол и вообще про ароматические углеводороды — их строение, свойства и так дальше…
Урок пошел сравнительно гладко: Юля неохотно, небойко, но все же сносно докладывала о бензоле, писала кольцевые формулы на доске, Сысоев пыхтел над задачей, у остальных были свои заботы, далекие, в большинстве случаев, от химии.
Алеша шептал Адамяну:
— В чем они могут ее обвинить, в чем? Все, о чем мы говорили, можно повторить на площади, в рупор!
— Не скажи… Ее ответы мягкие по форме, но суть…
— А кто ей вопросы дурацкие задавал? Кто? — грозным свистящим шепотом напомнил Алеша.
— Ну кто знал, что Юлька свою игрушку поставит на запись?
— Ладно, молчи.
— А сама эта идея испытания…
— Молчи, говорю!
Женька виновато затих. Но не было ему покоя: он метнул несколько жгучих взглядов назад, на Майданова, тот не сразу заметил, потом поднял бровь: дескать, в чем дело? Женя размашисто написал записку и, прицелившись, пустил ее по воздуху так, что она шлепнулась как раз перед носом адресата.
Майданов прочел и напрягся весь.
* * *
Алина, секретарь дирекции, с удивлением приникла к кожаной двери, приоткрыла ее: в рабочее время товарищ Назаров слушал песенки! Алина позволила себе войти и осталась незамеченной: директор стоял, отвернувшись к окну. Портативный магнитофон на столе пел ему голосами Марины Максимовны и представителей десятого «Б»:
Девушка, двигайся ближе к камину,
Смело бери ананас!
Пейте, милорды, шипучие вина —
Платит Искусство за нас…
Алина бесшумно вышла…
* * *
Эмма Павловна рассеянно прочитала то, что изобразил на доске Сысоев, и сказала:
— Ну так, Сысоев — «четыре», Баюшкина — «три». Дневники мне на стол.
Адамян поднял руку.
— Что тебе? — прямо-таки с испугом спросила химичка. — Я же сказала: ты у меня отсутствуешь!
Женя встал:
— Но это субъективный идеализм, Эмма Пална. Всякий материалист скажет вам, что я присутствую. А следовательно, могу задать вопрос: в чем ошибка Сысоева? Почему «четыре», а не «пять» или «три»?
— Граждане, когда же это кончится? — воскликнула Эмма Павловна. — Почему я должна давать ему отчет?!
— Но вопрос по существу, Эмма Пална, — кротким взглядом своих черных бархатных глаз Адамян показывал полную лояльность. — Человек правильно вычислил объем газа, полученного…
— Молчать! — закричала Эмма Павловна так, что все перепугались. — Вон из класса!
— За что? — спросила Юля. — Несправедливо!
— За что? — стали громко интересоваться и другие.
Эмма Павловна дала себе паузу, чтобы остыть. По лицу ее растекались яркие пятна.
— Это я вас хочу спросить: за что мне нервотрепка такая? Что я вам сделала плохого-то? А ведь могла бы кое-кому испортить аттестат! Нет, мне это не надо. Я вообще могу уйти и фармацевтом устроиться!.. Сколько раз даю себе слово…
И тут вошел Назаров. Десятый «Б» хотел встать, но он удержал:
— Сидите, сидите… Я тоже посижу. Эмма Павловна, вы не против?
— Ну что вы… Наоборот, очень вовремя. Только урока не будет, Кирилл Алексеич, пока не выйдет Адамян. Я не могу его видеть, я уже говорила вам… Он… он… умственный хулиган, вот! Или он, или я!
Назаров оценил напряженность обстановки.
— Адамян, пойди погуляй, — скомандовал он спокойно.
Женя усмехнулся и вышел.
Эмма Павловна раскрыла свои конспекты и, читая, сказала:
— Тема у нас — механизм реакций замещения. На примере предельных углеводородов… — Пальцы ее на тетрадочном переплете слегка дрожали.
Поднял руку Майданов.
— Что тебе?
— Можно выйти?
— Ну выйди… если невтерпеж, — пожала она плечами. Класс дружно хохотнул.
Майданов целеустремленно вышел, ухватив попутно насмешливый Юлин взгляд.
— Все пишут! — провозгласила Эмма Павловна и пошла по рядам, наблюдая за исполнением этой команды. — Ме-ха-низм ре-ак-ций заме-ще… — чеканила она и так дошла до Назарова, устроившегося за последним столом.
Он тихо удивился:
— Зачем же по складам, Эмма Павловна? Десятый класс…
— Ох, уж я не помню, на каком я свете, — созналась она. — Записали?
Он посмотрел на нее внимательно и подавил трудный вздох.
* * *
Вырвавшись в пустой коридор, Саша Майданов допытывался у Адамяна:
— Объясни толком… Я и не помню, чего мы там такого наговорили.
— Не помнишь? Ну еще бы: ты-то в порядке! Кому будет плохо, так это Мариночке. Хотел ее испытать — теперь радуйся! Теперь эту шарманку включат на педсовете!
— А ты не за себя ли испугался?
— Здрасте! Да если б это по Мариночке не стукнуло, я б только радовался, что они наконец услышат про Голгофу!
Майданов помолчал, подбросил несколько раз и поймал монету… И высказал резюме:
— В общем, так: ты отвлекаешь Алину — надо, чтоб она вышла, а я захожу в кабинет Шерифа…
— Зачем? — честно не понял Женя.
— За магнитофоном!
— Погоди, погоди! Тут надо рассчитать на пять ходов вперед — может, это только напортит? И потом…
— Что?
— Неловко все же…
Один лестничный пролет Майданов шел молча, потом остановился и сказал:
— Вот поэтому вы, интеллигенция, не класс, а только прослойка. Что неловкого-то — отобрать свое? Мы ж отдадим кому? Юльке. Она хозяйка? Она! Значит, что? Значит, обратно будет справедливость.
Адамян хотел возразить, но майдановская логика была слишком проста и пряма для него.
— А как ее отвлекать, Алину? — спросил он.
— Ну скажи, что о ней спрашивал один человек. Высокий, скажи, спортивный. И тяни резину, что ты обещал его не выдавать… И уходи. Она пойдет за тобой, как нитка за иголкой.
— Это что, проверено? — Многознающий Адамян был, как дитя, неопытен по части женского сердца и распахнул глаза.
— Тыщу раз.
* * *
…Все шло как по нотам. Из канцелярии Алина вышла вслед за Женей, заинтригованная предельно:
— Ну намекни, Жень… Ну хоть на какую букву?
— На «эс».
— Стеблов Костя? Старший пионервожатый?
— Алина, не могу, слово дал. — Адамян сдерживал смех: способ действовал безотказно.
— Если Стеблов — неинтересно… А подбородок у того человека раздвоенный, да? А глаза черные.
— А вот и нет. Серые!
— Серые — это хорошо. Только у тех серых, которые я имею в виду, фамилия совсем на другую букву, — вздохнула Алина. — А если ты на своего Смородина намекаешь, то давай не ври: мы-то знаем, на ком у него свет
