цесаревич) – ангел. Я обедаю с ним, завтракаю тоже, только иногда схожу вниз. Священника для уроков не допускают. Во время службы офицеры, комендант и комиссар стоят возле нас, чтобы мы не посмели говорить. Священник очень хороший, преданный[308]. Странно, что Гермоген здесь епископом, но сейчас он в Москве[309]. Никаких известий из моей бывшей родины и Англии? В Крыму все здоровы. М.Ф. (императрица Мария Феодоровна) была больна и, говорят, постарела. Сердцу лучше, так как веду тихую жизнь. Полная надежда и вера, что все будет хорошо, что это худшее, и вскоре воссияет солнце. Но сколько еще крови и невинных жертв?! Мы боимся, что Алексея маленький товарищ из Могилева был убит, так как имя его среди маленьких кадетов, убитых в Москве. О Боже, спаси Россию! Это крик души и днем и ночью – все в этом для меня – только не этот постыдный ужасный мир… Я чувствую, что письмо мое глупо, но я не привыкла писать, хочу столько сказать, и не могу. Я надеюсь, ты получила мое вчерашнее письмо через Марию Феод. – дочку. Как хорошо, что ее муж занимается твоим лазаретом. Вспоминаю Новгород и ужасное 17-е число[310], и за это тоже страдает Россия. Все должны страдать за все, что сделали, но никто этого не понимает.
Я только два раза видела тебя во сне, но душой и сердцем мы вместе и будем вместе опять, – но когда? Я не спрашиваю, Бог один знает. Благодарю Бога каждый день, который благополучно прошел. Я надеюсь, что не найдут эти письма, так как малейшая неосторожность заставляет их быть с нами еще строже, т. е. не пускают в церковь. Свита может выходить только в сопровождении солдата, так что они, конечно, не выходят. Некоторые солдаты хорошие, другие ужасные. Прости за почерк, но очень торопилась, и на столе мои краски и т. д. Я так рада, что тебе нравится моя синяя книга, в которую я переписывала.
Ни одного твоего письма не оставляю, все сожжено – прошедшее как сон! Только слезы и благодарность. Мирское все проходит: дома и вещи отняты и испорчены, друзья в разлуке, живешь изо дня в день. В Боге все, и природа никогда не изменяется. Вокруг вижу много церквей (тянет их посетить) и горы. Волков (камердинер государыни) везет меня в кресле в церковь – только через улицу – из сада прохожу пешком. Некоторые люди кланяются и нас благословляют, другие не смеют. Каждое письмо читается, пакет просматривается… Поблагодари добрую Ек. Вик. (Сухомлинову) от нас, очень тронуты. Father (государь) и Алексей грустят, что им нечего тебе послать. Очень много грустного… и тогда мы тебя вспоминаем. Сердце разрывается по временам, к счастью, здесь ничего нет, что напоминает тебя, – это лучше – дома же каждый уголок напоминал тебя. А, дитя мое, я горжусь тобой. Да, трудный урок, тяжелая школа страданья, но ты прекрасно прошла через экзамен. Благодарим тебя за все, что ты за нас говорила, что защищала нас и что все за нас и за Россию перенесла и перестрадала. Господь один может воздать. (…) Наши души еще ближе теперь, я чувствую твою близость, когда мы читаем Библию, Иисуса Сираха и т. д.[311] Дети тоже всегда находят подходящие места, – я так довольна их душами. Надеюсь, Господь благословит мои уроки с Бэби (наследник цесаревич) – почва богатая – стараюсь как умею – вся жизнь моя в нем. Ты всегда со мной, никогда не снимаю твое кольцо, ночью одеваю на браслет, так как оно мне велико – и ношу всегда твой браслет.
Тяжело быть отрезанной от дорогих после того, что привыкла знать каждую мысль. Благодарю за всю твою любовь, как хотела бы быть вместе, но Бог лучше знает. Учишься теперь не иметь никаких личных желаний. Господь милосерд и не оставит тех, кто на него уповает.
Какая я стала старая, но чувствую себя матерью этой страны и страдаю, как за своего ребенка, и люблю мою Родину, несмотря на все ужасы теперь и все согрешения. Ты знаешь, что нельзя вырвать любовь из моего сердца, и Россию тоже, несмотря на черную неблагодарность к государю, которая разрывает мое сердце, – но ведь это не вся страна. Болезнь, после которой она окрепнет. Господь, смилуйся и спаси Россию!.. Страданье со всех сторон. Сколько времени никаких известий от моих родных. А здесь разлука с дорогими, с тобой. Но удивительный душевный мир, бесконечная вера, данная Господом, и потому всегда надеюсь. И мы тоже свидимся – с нашей любовью, которая ломает стены. Рождество без меня, в шестом этаже![312]… Не могу об этом думать.
Дорогое мое дитя, мы никогда не расставались, все простили друг другу, и только любим. Я временами нетерпеливая, но сержусь, когда люди нечестны и обижают тех, кого люблю. Не думай, что я не смирилась (внутренне совсем смирилась, знаю, что все это не надолго). Целую, благословляю, молюсь без конца. Всегда твоя
М.
Посылаю тебе письмо от Father (государя). Поблагодари тех, кто написали по-английски. Но лучше не говори, что мы пишем друг другу; чем меньше знают, тем лучше. Еще одна карточка тебе.
От великой княжны Ольги Николаевны
великой княгине Ксении Александровне[313]
(Надпись на конверте: «Таврической губ. Крым. Ай-Тодор. Великой княгине Ксении Александровне». Почтовая печать: Тобольск, 22.12.17. На обрат, стор. почт, печать: Кореиз Тавр, губ., 29.1.18. Почт, марка в 15 коп.)
Тобольск, 21 декабря 1917 г.
Здравствуй, душка, моя тетя Ксения. Не знаю, получила ли ты мое письмо от 9 ноября (см. выше), но все равно, пишу тебе еще. Во-первых, желаю много, насколько возможно, радостного к празднику, и чтоб Новый год принес больше доброго тебе, да и вообще всем. Как поживаешь и что поделываешь? Душка, маленькая, ты, наверное, стала совсем крошечной, а глаза большие, большие. Верно? Так жалко, если я права. Бог даст, все как-нибудь уляжется и успокоится. Говорят всегда, что ничего хорошего или счастливого долго не бывает, вернее, не длится, так по-моему, также и скверное когда-нибудь должно же кончиться. Верно? У нас все, слава Богу, насколько можно спокойно. Все здоровы, бодры, и не падаем духом. Сегодня начинаются у сестры и брата каникулы. А в гимназиях здесь уже больше недели, что распустили учеников. Снегу у нас все еще мало, мороз доходит до 20 гр., и солнце светит почти все время; ложится и встает ярким и красивым. Т. О.[314] нарисовала бы аппетитно. Видела сегодня бабушку во сне. Надела сейчас оранжевый шарф и почему-то вспомнила твою
