Что, если у меня не получится? Что, если я сделаю ей больно?
— Почему он так выглядит?
— Я не знаю. Он похож на грустного, потерянного щенка.
— По мне, у него скорее запор.
Адам положил руку мне на плечо, притянул меня ближе.
— Оставь моего братана в покое. Он просто влюбился, вот и все.
Влюбился? Мое горло снова сжимается.
— Пффф. Нет, не влюбился, — ведь так?
— Влюбился, Картер. Вот почему в последнее время ты уходил из бара один.
— Может, мне нужен был перерыв. Я устал.
— Вот почему на прошлой неделе ты купил Оливии булочек с корицей и чизкейк, а еще уговорил ее разрисовать лицо. Именно поэтому ты стоял и обнимал ее, когда она дрожала от холода во время зажжения елки, и именно поэтому ты пригласил ее на вечеринку к себе домой, хотя у тебя дома никогда не появляются девушки на одну ночь. Оливия что-то значит для тебя, и ты, мой друг, влюбился.
Ни хрена себе. Возможно, он прав.
Что, черт возьми, делать с этой влюбленностью?
Ты идешь за ней в ванную, вот что ты делаешь с этой влюбленностью.
Ну, я туда не зашел. Она уже внутри, а я жду здесь, чтобы сделать ей сюрприз.
Дверь открывается, и Оливия выскальзывает наружу, опустив голову.
— Он просто мужчина, — бормочет она про себя. — Безумно красивый и раздражающий мужчина.
О, мне определенно нравится, к чему все идет. Мои руки, то есть одна из них, обхватывает ее талию, а другая закрывает рот, чтобы сдержать ее крик, и я завожу ее обратно в ванную, защелкивая дверь на замок.
— Боже, Картер, — она ударяет меня по плечу, когда я отпускаю ее, смахивает мягкие каштановые локоны с лица. — Почему ты всегда ко мне подкрадываешься?
— Если бы ты смотрела, куда идешь…
— Не сваливай вину на меня!
— Вина подразумевает чувство вины за что-то неправильное, а я не думаю, что есть что-то неправильное в том, что мы сейчас здесь. А теперь вернемся к тому, что ты говорила о том безумно красивом мужчине.
Надо начать считать, насколько часто она закатывает глаза или ставит руки на свои сочные бедра. Они привлекают мое внимание ко всем правильным частям ее тела, но приводят меня к совсем неправильным идеям, что с ними делать.
Ее глаза самого теплого оттенка коричневого с крошечными вкраплениями золотого, они напоминают мне расплавленный шоколад. Когда она смотрит на меня из-под густых темных ресниц, я представляю — я сверху, наши глаза прикованы друг к другу, пока я подвожу ее к краю обрыва, прежде чем неизбежно столкнуть нас обоих.
И эти бедра, черт возьми, эти бедра. Широкие и полные, ведут к тоненькой талии и спускаются к прекрасной округлой попке. Все, чего я хочу, это схватиться эти бедра, оставить на них отпечатки своих пальцев, прижать ее к матрасу и войти в нее, наблюдая за тем, как она едва дышит от удовольствия, когда мое имя слетает с ее губ.
— Я также сказала раздражающий, — наконец отвечает она, снова обретая уверенность. — Или у тебя включился избирательный слух? Эй, — она щелкает перед моим лицом, затем указывает на свое. — Беккет, я здесь.
— Просто любуюсь твоим платьем, — я делал это по меньшей мере сотню раз за сегодняшний вечер. Этот глубокий лесной зеленый цепляет каждый изгиб, не оставляя пространства для воображения. Я, пожалуй, лишь не знаю, покраснела ли ее кожа там. Надеюсь, однажды выясню.
— Поэтому ты заманил меня в ловушку?
— Нет, я заманил тебя в ванную, потому что добровольно, если бы я предложил, ты бы со мной не пошла, — я прислонился спиной к раковине и кивнул головой на свободный край ванны. — А теперь садись, поговорим.
Она садится, всячески пытаясь привлечь внимание к своей заднице, а я улыбаюсь ее босым ногам и сверкающим золотым ногтям. Она сняла каблуки примерно через три секунды после первого раунда бир-понга, и думаю, больше она их не наденет.
— Не нравится быть слишком далеко от земли, да?
Когда она хихикнула, её нос сморщился самым очаровательным образом.
— Ненавижу каблуки, и точка. Я пыталась быть стильной, но ведь на самом деле, большую часть рождественских каникул я проторчала в свитере. Жаль, что я не надела его сегодня, ну хоть каблуки сняла.
— Если хочешь переодеться, у меня есть несколько свитеров. Могу проводить тебя наверх и показать, где они.
— Как мило с твоей стороны. Полагаю, они в твоей спальне?
— Да. Они будут тебе велики, поэтому мне нужно будет помочь тебе, чтобы убедиться, что они хорошо на тебя сядут.
— Конечно же.
— Мы же не хотим, чтобы они случайно слетели с тебя.
— Боже, конечно нет. Это будет катастрофой. Я окажусь в одних лишь трусиках.
Я провожу рукой по челюсти и пожимаю плечом.
— А потом мне придется заключить тебя в объятия и унести обратно в спальню, чтобы никто тебя не видел, — честно говоря, у меня мурашки по коже от одной лишь мысли об этом. Наверное, нам стоит остаться в спальне, где мы будем безопасности. Я встаю, протягиваю ей руку и издаю протяжный вздох. — Давай, Ол. Пойдем.
Широкая улыбка расцветает, освещая каждый уголок ее лица, острые скулы, нос, дугу верхней губы, и когда она отмахивает мою руку, я смеюсь и сажусь рядом.
Оливия наблюдает за тем, как я опускаю свою руку рядом с ее, и когда мой мизинец скользит по ее, она не отстраняется. Вместо этого она облизывает губы.
— Гарретт поставил на то, что мы поцелуемся.
— Да, я знаю. Я так не думаю.
Её глаза светятся.
— Вы, мистер Уверенность, не поставили на то, что получите полуночный поцелуй? Почему вдруг?
— Потому что я не делаю ставок против себя, но и проигрывать не люблю. Я никак не могу понять тебя. Сначала ты повела себя совсем не так, как я привык. Ты отказала мне, послала меня, захлопнула дверь перед моим носом, и вообще не хотела проводить со мной время. Но я уже понимаю тебя лучше! Например, твои эмоции — ты больше улыбаешься мне и чаще смеешься над моими шутками, но я также хорошо замечаю, когда ты в замешательстве. Ты понятия не имеешь, что сделаешь в следующую минуту, так и у меня нет ни одной чертовой догадки.
— И в чем же я запуталась?
Я пожимаю плечами.
— Во мне. Может быть, тебе интересно, какая версия меня настоящая, и можно ли эту версию любить.
Оливия крепко держится за край ванны, глядя на свои
