Он часто сидел на пеньке от старой яблони вот так — вдыхая запах детства и сквозь сумерки наблюдая за шевелящейся тёмной массой на летке. Это были «ульевые» рабочие пчёлы, самые молодые из них — охрана. Завтра они совершат первый облёт и станут «лётными». И пойдет отсчитываться их срок — ленивые проживут чуть дольше, работяги — положенных два месяца. Чёткая организация и слаженность функционирования сложного организма пчелиной семьи поражала — настолько разумно там всё было устроено.
По привычке ополоснувшись из ковшика ароматным травяным напаром (пчёлы не выносили запаха алкоголя, табака и любой химии), выйдя из душа, Алексей прошел к своему любимому месту и присел там уже в полной почти темноте. Задумался и даже вздрогнул, услышав шелест травы под лёгкими женскими шагами.
— Алексей Юрьевич… — почти шептала в темноте женщина, — я не помешаю?
— Нет, Лида. Что ты хотела? — так же тихо ответил он.
— Ивана опять покусали крайние… он оборвал крыло матке. Просил сказать вам.
— Хорошо… давно пора было поменять её — агрессия роя зашкаливает. Делил уже семью?
— Нет… утром — сказал.
— Хорошо…
Было в этом разговоре и самой душноватой, уютной и пахнущей мёдом и травами темноте что-то магическое. Будто попали они в другое измерение, где музыка — в пчелином гуле и едва слышных посвистах ветра по краям балки, а смысл существования — исключительно упорядоченное выживание без потрясений, неприятностей, бед и прочих коллизий, которые устраивают себе люди.
Хотя потрясение для пчёл Иван сегодня устроил — семья сейчас в растерянности и даже панике — матка пришла в негодность и нужно её менять. Завтра Иван подсадит новую, и рациональные пчелы выберут и станут кормить её — молодую и сильную, забыв о старой, которая родила их… Во всём, получается, есть свои плюсы и минусы.
— Алексей Юрьевич, — дрогнул в темноте женский голосок, — вы поужинаете? Я оставила… укутала кашу с мясом.
— Спасибо, я лучше утром — люблю её и холодной.
— Я… можно — останусь? — прошептала вдруг Лида.
Алексей вскинул голову, вглядываясь в едва видимый силуэт светленькой, чуть полноватой молодой женщины с голубыми глазами немного навыкате. Приятная, чистенькая, одинокая, с двумя детьми.
— Я всё понимаю, Алексей Ю…
— Одиноко? Сейчас и мне… оставайся, если хочешь, — мужской голос как-то нечаянно, сам собой приобрел бархатистый оттенок баритона.
— А вы сами — хотите?
— Да похоже, что уже — да, — хмыкнул он, — дошепталась, дурашка?
Слово-паразит… или слово, выказывающее снисходительное отношение к человеку, совершающему глупость? Да кто он такой, чтобы решать за других и мешать делать ошибки? Каждый сам, так или иначе, приходит к каждому своему поступку. И только сам должен или остановиться вовремя или шагнуть дальше, делая очевидную глупость. И если уж готов на неё, если решился… вот, как Лида, то так тому и быть. Ошибаются все. Так почему он должен отказывать себе и ей в маленькой человеческой радости? Взрослые же люди. И хочется… но лучше притормозить.
— Но ты, наверное, иди, Лида, — сел он удобнее, — извини, но заводить отношения на работе — не моё. Научен и чужим, и своим опытом.
— Да, верно. Да… поздно уже, — бормотала она.
— Возьми вот фонарик, — полез Алексей в карман ветровки.
— Не, не, — шарахнулась от него Лида и пошелестела травой в сторону натоптанной дорожки.
И то ли показалось ему… то ли нет, но чуть в стороне тьма будто шевельнулась и сдвинулась… Да. Что-то знакомое почудилось в высокой худой фигуре… точно — Иван. И Алексей легко выдохнул, мысленно поблагодарив жену Демьянцева, случайная мысль о которой помогла избежать очередной ошибки.
«Первое дурное» для Алексея схлынуло не скоро…И он был заточен на счастливый брак. И как мужик, глава новой семьи, просчитал все за и против, и «за» сильно перевешивало.
По прошлому опыту он знал, что бедность семейному счастью не способствует, потому что не всех она сплачивает и мобилизует на поддержку и бережное отношение друг к другу. Им с Леной бедность не грозила. Этот негативный фактор исключался.
Семейный опыт родителей жены говорил о том, что должна быть общность интересов или хотя бы заинтересованность друг в друге, а не только постель и сосуществование рядом. Алексей учёл и это. Пчёлами Лена не заинтересовалась, но она — искусствовед? Хорошо — во время ночных бдений в качестве дежурного администратора он штудировал труды о живописи, музыке и скульптуре, заучивал имена композиторов и знаменитых художников. Старался быть в курсе последних выставок, концертов и премьер, и внимательно изучал рецензии на них, чтобы уметь поддержать разговор о предмете. Это не было ему в тягость и воспринималось, как самообразование и повышение культурного уровня.
Он тянулся изо всех сил, стараясь соответствовать и быть интересным для Лены. Потому что так и не понял — почему она выбрала именно его, вдруг обратила внимание и стала дарить его ему, явно показывая, что он нравится? После свадьбы он поверил в свое счастье, а вот понять так и не смог. Но сразу было ясно, что у них тот самый случай, когда один любит, а второй позволяет себя любить, и его такой расклад пока устраивал. Хватало уже того, что Лена разрешила быть рядом и щедро отдавала себя. Он верил, что со временем всё будет и для этого работал над собой.
И начал он это делать еще когда пообещал богатому дядьке в машине с водителем, что завяжет с матом. Отец часто выражался в сердцах, а когда их с мамой не стало, Алешка почувствовал себя страшно одиноким и очень самостоятельным — взрослым. Потому что и горе ему досталось огромное, которое впору снести только большому и сильному. Мат казался самым ярким и пока единственно доступным для него показателем взрослости — в селе яростно матерились почти все мужики.
— Мат — от косноязычия, — коротко отметил дядька, предложивший называть себя дядей Романом. Ответ «Да ну, нах…», произнесенный подрагивающим от слез детским еще голосом, его не устроил.
— Что такое косноязычие, знаешь? — поинтересовался он, — не знаешь… Тогда так, — задумался и объяснил, как мог: — Когда по речи определяешь кто перед тобой — человек или быдло. Понятно? Человеком можно и нужно оставаться даже в немыслимых трудностях. Это касается не только мата. Ты знаешь, например, что директор городской хлебопекарни в блокадном Ленинграде умер от голода? Умирать возле еды голодной смертью и не украсть ни крошки было намного труднее, чем вот тебе не материться сейчас. Поэтому давай… начинай с малого. Пока это единственный твой недостаток, Алеша — скудный словарный запас. Нет у человека слов или не хватает времени, чтобы грамотно выразить свою мысль, вот он и изъясняется грубыми возгласами.
— Мой папка был не косноязычный! И не быдло! — взвился мальчишка.
— С этим, может, я и перегнул. А твой папка… у него была трудная жизнь, а мат, бывает, только на миг делает её легче, но не улучшает, согласись? Пока ты ещё не взрослый, я постараюсь, чтобы причин материться у тебя не было. И ты постарайся, чтобы при разговоре с тобой все понимали, что ты из достойной семьи. И просто время для нее было трудное… Не педагог я, Семен Степаныч, совсем не педагог… да и не оратор тоже, — пожаловался тогда Спиваков пожилому водителю.
