руками, что-то им рассказывает. Те слушают её, очень внимательно, не то, что мы.
– Кто это? – спрашиваю я.
Ян морщится.
– Это и есть комиссия, – и он берёт меня за плечо, чтобы быстрее увести назад.
Закрыв за нами дверь в отделение, Птичник задумчиво смотрит на меня.
– Я в норме, – поднимаю обе руки.
Левая кажется невесомой, и странной, и ещё хрупкой. Я ощупываю небольшую неровность там, где сломалась кость, и забываю о том, что Птичник наблюдает за мной.
– Ладно, – вздыхает он, прежде чем вернуться на Насест.
Когда он уходит, я обнаруживаю, что осталась в полной тишине.
Кита увезли, Ник заперт, Эда спит – нет никого, кто бы поговорил со мной. Я тянусь к палате Принца, но там тоже пугающе тихо. Ищу дальше, дёргая ручки дверей, заглядывая во все палаты. У Ольги пусто, остаётся только общая комната, и – она там.
Она сидит на коленях у книжной полки, и, кажется, пытается рассортировать разномастные тома.
– Хочу, чтобы всё стояло по дате, – говорит она мне. – А книги с одинаковой датой издания по количеству страниц. Так будет лучше.
Звук чужого голоса успокаивает. Я делаю глубокий вдох и киваю. Ольга поворачивается, придавливает меня взглядом к подушкам дивана.
– Что?
– Не хочешь сказать, что я ненормальная? – спрашивает она. Если словами можно было ударить, мне бы снова пришлось накладывать гипс.
– Эм… – сестра смеётся за спиной. – А кто из нас нормальный?
Ольга, поджав губы ещё сильнее, отворачивается к полке.
Неужели получилось?
– Я нормальнее, чем Эда, – продолжает она, раскладывая книги в несколько стопок. – Точно нормальнее, чем Ник. Может, я и странная, но хотя бы не бросаюсь на людей, или не вырываю себе волосы, или… неважно.
– Нет, ты продолжай. Мне интересно.
Мы оборачиваемся синхронно.
Ник стоит, прислонившись к косяку. Он выглядит таким довольным, будто не проторчал неделю в Клетке. Подмигивает мне, смотрит на Ольгу и скалит зубы.
– Хочешь узнать, что я ещё могу сделать?
– Пошёл ты, – шипит Ольга.
Она порывается встать, хватает несколько книг, дёргает плечами, снова склоняется над полкой. Ник, наблюдая за ней, смеётся, и сестра даёт мне подзатыльник.
– Ты так и будешь сидеть?
Я не знаю, что могу сделать, но поднимаюсь с дивана.
– Ты как? – глупый вопрос, но Ник улыбается. – Пришёл в себя?
– Ещё бы, – фыркает он. – А ты как? Не потеряла форму?
За нашими спинами Ольга тяжело дышит, выравнивая книги на полке.
Я мотаю головой и мучительно пытаюсь придумать, что ещё сказать, когда Эда выручает положение.
– Эй! – её слышно даже с другой стороны коридора. – Ник, дорогой, не тебя ли я слышу?!
После завтрака мы с Ником тянем Эду на улицу. Она сначала лениво сопротивляется, а потом неожиданно поддаётся. Но бегать она не любит, поэтому мы втроём бродим в лабиринте.
Август почти закончился, всё зеленое начинает желтеть. Эда поднимает с земли упавший лист.
– Он похож на птичий хвост. Или на маленький кораблик.
Если поднять голову, можно увидеть Птичника, следящего за нами. А если присмотреться лучше, то в окне у двери заметишь лицо Ольги. Не удивлюсь, если Хриза и Принц тоже прячутся поблизости.
– Что там? – спрашивает Ник. Я прекращаю вытягивать шею.
– Птичник. И Ольга тоже следит за нами.
– А, эта, – он скалит зубы.
В руке у Эды целый букет листьев. Она говорит нам, что гулять, оказывается, весело, благодарит, смеётся, протягивает листья, которые уже не может удержать. Они пахнут землёй и осенью, когда я зарываюсь в них носом. Ник снисходительно усмехается.
На следующем повороте мы сворачиваем налево, а Эда направо.
Левый путь ведёт прямо к решётке.
Металлические прутья всё ещё кажутся неприступными. Но я видела, что Ник сделал с дверью в Клетке, и верю, он может. Поэтому, поворачиваюсь к нему, чтобы спросить:
– Ты помнишь…
– Да, помню, – даже не дал мне договорить. – Скоро.
В лабиринте Эда уже дошла до центра. Она стоит там, нюхает листья и, щурясь на солнце, смотрит в сторону ворот.
Кажется, она и не заметила, что нас рядом нет.
Когда мы возвращаемся к обеду, кресло Птичника перевёрнуто на полу. В общей комнате Ольга делает вид, что читает Гюго.
– Хренза пришла? – спрашивает Ник.
Я слышу, как хрустит бедная картонная обложка.
– Пришла, чтобы осмотреть палаты. А ты всегда спишь в куче грязного белья?
– Да пошла ты.
– Ты отвратителен! – кричит она нам вслед.
Хриза правда осматривает палаты. Она говорит Нику, что отправила его гнездо из простыней и одежды в прачечную, и улыбается мне. Дожидаюсь, пока она уйдёт, и спрашиваю Птичника:
– С чего бы вдруг она такая заботливая?
– От этого зависит её работа, – говорит он. – А сейчас уйди. Мне надо куда-нибудь спрятать чайник.
Утром я просыпаюсь от грохота упавшего кресла. Опять она.
Одеваться, расчёсываться и собирать волосы в хвост, заправлять кровать – всё это так удобно делать двумя руками. Я думаю о том, как здорово будет мыть голову, держать в одной руке книгу и кружку чая в другой, когда Хриза заходит в палату.
Умеет она портить настроение прямо с утра.
– Я ненадолго, – тем лучше. – Просто хотела кое-что сказать перед завтраком.
Так говори, что мешает.
– Завтра будут осматривать отделение. Ничего особенного, я проведу комиссию по палатам, ну и в общую зайдём. Если тебе будет некомфортно, скажи Яну.
Я падаю на свежезаправленную кровать. Вот, всё покрывало сбилось. А Хриза и не собирается останавливаться, я так на завтрак опоздаю.
– И ещё кое-что. Я решила, что раз вы дружите, тебе лучше узнать сейчас. Мы выпишем Эду на этой неделе.
Я поднимаю голову, неловко изгибая шею.
Сейчас она завладела моим вниманием.
Безраздельно.
– У неё ремиссия, последняя подборка препаратов отлично подошла. Я решила, ей стоит попробовать пожить самостоятельно. Конечно, она всё равно будет наблюдаться, и если что вернётся к нам… – уже не слушаю.
Я отлично поняла основную мысль.
– Всё, больше не задерживаю. Иди завтракать! – она цепляется халатом о дверь и чуть не врезается в стену.
Я не тороплюсь последовать совету. Сижу на смятом покрывале и смотрю в пол, укладывая в голове эту мысль.
Эду выпишут.
Эда скоро уедет.
Я бы поговорила об этом с самой Эдой, но сразу после завтрака её уводят санитары. На анализы – говорит мне Ян. Нельзя просто выпустить сумасшедшего в реальный мир, нужно проверить, не двинется ли он окончательно, оказавшись вне больницы.
– Почему ты мне ничего не сказал? – спрашиваю, глядя в пол.
Он берёт меня за подбородок и заставляет посмотреть себе
