Мы с сестрой отходим в сторону, пусть они делают в свою работу.
Меньше чем через пять минут заспанные санитары уходят. В коридоре остаёмся только мы с Марго. И Ян.
Он закрывает дверь Клетки и тяжело выдыхает, облокачиваясь на створку. Я хочу что-то сказать, оправдаться, но он мотает головой. И переводит взгляд на Марго, которая с фонариком ищет очки на полу.
– Утром я напишу жалобу.
Она поднимает фонарик, и Птичник морщится, отворачиваясь.
– На кого?
– На вас. Вы открыли палату для буйных и полезли к опасному пациенту. Без разрешения. Без сопровождения. Ночью. Этого хватит, чтобы вас отстранить, – и я вижу, он точно улыбается.
Марго медленно поднимается на ноги. Без очков она выглядит непривычно, даже беззащитно.
– Но это я должна писать жалобу. У вас тут сплошной бедлам, заведующая наркоманит, пациенты отвратительно себя ведут!
– Тоже потому что вы сами их провоцируете? – спрашивает Ян.
Сестра довольно хихикает из тёмного угла. Марго опускает фонарик, скрываясь в темноте, используя её вместо очков.
– Вернитесь в палату, – советует ей Ян и тянет меня за плечо к лестнице.
– Ты запрёшь её, да? – спрашиваю я. Он, всё ещё улыбаясь, мотает головой.
За закрытой дверью Клетки Ник начинает выть.
Утром Марго собирает чемодан.
На ней массивные тёмные очки, закрывающие почти половину лица. Мы с сестрой сидим у поста Птичника и наблюдаем за тем, как она распахивает дверь и стаскивает чемодан вниз по лестнице. На нас она демонстративно не смотрит.
Ян открывает дверь с окошком, и я как раз успеваю спуститься, чтобы увидеть, как Марго направляется воротам. Сестра показывает ей вслед язык, я смеюсь и иду к окнам Клетки.
Ник мирно спит на кровати. Они всё-таки запихнули его в смирительную рубашку, но это не имеет значения. Он скоро должен прийти в себя и вернуться.
За Марго закрываются ворота. Сестра садится на подоконник Кабинета Хризы, а я разминаю ноги.
Время пробежки.
Плутон
Всё, что со мной сделали – несправедливо.
Я не врала, когда говорила, что я – одна из лучших на курсе. Если не лучшая. По некоторым предметам точно лучшая, я знаю, потому что сравнивала средние баллы, и мои всегда были выше.
Вы там не смеётесь? Потому что я не шучу.
Хотя смейтесь, смейтесь. Надо мной часто смеются, только я не обращаю внимания, потому что я – выше этого. Они смеются над моей коллекцией очков, а некоторые оправы приходилось из-за границы заказывать. Знаете, сколько стоят качественные немецкие или японские очки? Нет, не тот ширпотреб, что продают в оптиках, а хорошие очки, вроде моих.
Ещё смеются над тем, как я болтаю с преподавателями после пар. Думают, что я подлизываюсь, а я хочу пообщаться с профессионалами, спросить совета, а этим, которые не любят учиться, смешно. Посмотрим, что будет, когда мы пойдём работать. Ещё они смеются над тем, как я стараюсь, выполняя все задания, некоторые даже с опережением; называют меня занудой, зубрилой, ботаничкой. Но я знаю, почему они смеются на самом деле.
Они мне завидуют. Сами так не могут, поэтому ржут, оскорбляют и издеваются. Но ничего, трудности закаляют характер. Они сами не знают, что только помогают мне стать сильнее. Через несколько лет, когда я буду делать карьеру, они даже работу найти не смогут, потому что, в отличие от меня, не знают и не умеют ни-че-го.
Единственное, что меня расстраивает – я завалила практику. Мне даже отчёт не дали закончить, выгнали, ещё и сказали написать объяснительную. Хотя это они должны мне объяснительную, и не одну! Ненормальные украли мои ключи, залезли в палату, перерыли вещи. Было очень обидно, до сих пор обидно, но я терплю. Потому что трудности только сделают меня лучше. Закалят меня, вот что!
Я всё равно пройду практику, и пройду лучше всех. А все остальные снова будут умирать от зависти и смеяться, но мне будет плевать.
Меня не испугают сумасшедшие. И вообще, я найду больницу получше, большую больницу. В это отделение я приехала, потому что думала, что тут будут интересные случаи, а на деле – несколько шизофреников, тупая врач и идиот медбрат. Я пыталась ей объяснить, что смогу вылечить всех. А она, наверное, была под кайфом, или боялась без работы остаться. Или тоже завидовала.
Как и все остальные.
Обидно только, что последнее слово осталось за ними. Но так уж и быть, пускай радуются. Они не знают, что я могу и вернуться.
Да, точно, когда я получу диплом, начну работать, стану заведующей, или вообще директором психиатрической больницы. И все будут завидовать мне ещё больше. И на пике карьеры, может быть, я вернусь в отделение.
Вот тогда они поймут, как сильно ошиблись и недооценили меня.
Тогда я всем им покажу.
11
Мы с сестрой сидим у Принца, когда Птичник говорит, что пора снимать гипс.
Он заглядывает в палату со связкой ключей наперевес. Я думаю, что ему надо поставить Принцу капельницу или очередной укол, или запереть меня. А он сообщает, что меня уже ждут в другом отделении, чтобы избавить от этой грязной, залитой кровью штуки.
Самая лучшая новость за сегодня! Птичнику даже не надо меня держать, я послушно иду за ним к основному корпусу больницы. Прохожие косятся на нас, но я не обращаю внимания. Для меня все одинаковые – в белых халатах или зелёных пижамах, часто в медицинских масках. Мимо прокатывают пустое инвалидное кресло, проносят штатив с капельницами, и я замираю посередине коридора.
Я так давно не видела столько людей.
Ещё бы, мы ведь заперты в отделении, думаю я, пока гипс аккуратно раскалывают на части. Пока здесь все движутся, работают, живут, я брожу по лабиринту и выглядываю наружу через решётку. Это несправедливо, думаю я, а мою неестественно бледную левую руку обтирают тёплой водой.
– Тебя не просто так здесь держат, если забыла, – говорит сестра. Я поднимаю глаза на неё.
– Да, держат из-за тебя. Поэтому несправедливо особенно, – отвечаю вслух.
Медсестра в зелёном смотрит на меня огромными глазами.
Ей будет, что рассказать о ненормальных из нашего отделения.
Когда Птичник ведёт нас назад, я чувствую себя свободной и непривычно лёгкой. Я даже обгоняю его немного, когда замечаю неподалёку Хризу.
Её трудно не узнать – зелёный узорчатый шарфик, встрёпанные волосы. Она стоит среди группы мрачных людей в строгих костюмах и, размахивая
