– А ты как думаешь? Сказала идти погулять, – ответила Кассиопея.
Она ходила кругами по комнате, и ее тошнило от волнения, а Хун-Каме сидел, откинувшись на спинку мягкого кресла. Он выглядел скорее скучающим, чем обеспокоенным.
– Разве тебя это не волнует? Твой брат выследил нас, – сказала Кассиопея.
– Я знал, что рано или поздно он нас выследит. Но я рад, что ты не согласилась поговорить с ним. Из этого не вышло бы ничего хорошего.
– Мартин пытался объяснить, что мне будут рады дома. Словно такое может произойти. О, почему ты так спокоен?!
– Тебе будет приятнее, если я тоже стану бегать, как безголовая курица?
Кажется, ему нравилось сравнивать ее с животными. Обезьянка, курица… что он придумает в следующий раз? Черепаха? Кошка?
– Ты можешь объяснить, чего именно ты боишься? – спросил Хун-Каме.
– Ну, я… я боюсь твоего брата конечно же. Он нашел нас.
– А у меня другая версия. Это из-за твоего кузена ты в таком состоянии.
На секунду Кассиопея остановилась, сцепив руки под грудью. Ей хотелось ответить, что Мартин не имеет к этому никакого отношения, но правда была в том, что встреча с ним действительно вызвала ее беспокойство. Однако дело не в нем. У нее был другой ответ.
– Я не хочу возвращаться в Уукумиле, – прошептала она.
Девушка скучала по матери, чувствовала себя неуверенно в «большом мире» и понятия не имела, чем все это закончится, но возвращаться она не хотела.
– Когда я увидела его… на мгновение я решила, что он заставит меня вернуться. Мартин всегда получает желаемое, и мне приходилось делать так, как он говорит. И я все думаю… – Она замолчала, сама себя не понимая.
– Ты думаешь: что, если я связалась с проигравшим? – сухо продолжил Хун-Каме. – Что, если твой кузен оказался умнее и работает на победителя?
– Нет. Что, если я освободилась только на пару дней…
Хун-Каме до этого рассеянно смотрел на улицу, но теперь обратил взор на нее. Возраст бога неизмерим, он не стар и не молод. В нем ощущалась постоянность, отчего вопросы о возрасте становились бессмысленными. Однако теперь Кассиопея заметила то, чего раньше не замечала. На лице бога отражались то же страдание, тот же страх, что и у нее. Он стал молодым человеком. Двадцать один или двадцать, мог бы решить прохожий.
– Я задаю себе тот же вопрос, – сказал бог, и его голос стал юным, каким-то нефритово-зеленым, как цвет молоденькой сейбы.
Как только он это произнес, лицо его снова изменилось, стало прежним – отполированным, как темное зеркало. Все произошло так быстро, что Кассиопея не была уверена, что видела и слышала это взаправду.
Хун-Каме снова взглянул в окно. Ветерок шевелил занавески.
– Нам нужно поговорить со Штабай, – сказал он, приглаживая волосы и поднимаясь на ноги. Потянулся за шкатулкой с ожерельем, оставленной на кофейном столике.
– Я вспомнила, что про нее говорили, – сказала Кассиопея, радуясь смене темы. Легче было думать о призраках, пожирающих людей, чем о собственной семье. – Она демонесса.
– Не демонесса. Кто тебе такое сказал? Ваш священник?
Священник! Священник не потерпел бы такие разговоры. Он всегда осуждал склонность к суевериям и магии и даже мог наложить епитимию на крестьян, шепчущихся об алушо’об[22] за изучением катехизиса. Про Штабай девушка узнала из разговоров кухарок и посудомоек, к которым внимательно прислушивалась. Как и все легенды, рассказы о ней противоречили друг другу. Некоторые говорили, что Штабай была обычной смертной женщиной, которая, умерев от несчастной любви, из мести вернулась в мир живых, чтобы красть души мужчин. Другие утверждали, что она демонесса. Что живет рядом с сенотами, потому что ей там было удобно топить мужчин. Или в джунглях. Заманивала мужчин в самую чащу, и там их раздирали дикие звери. Были такие, кто настаивал, что она душила мужчин, преимущественно молодых, и поедала их сердца. Говорили, что мужчины велись на красивое пение, но повар убеждал, что приманкой служила внешность. А одна из служанок сказала, что жертв привлекали роскошные волосы. Штабай соблазняла, лгала, искушала – «вела себя как настоящая женщина», посмеиваясь, вынес вердикт повар. Кассиопея не боялась этих историй – чары Штабай на нее не подействуют, она ведь не мужчина.
– Не помню, кто сказал, – пожала плечами девушка.
– Она – дух. Ты уже встречалась с демоном. Это не одно и то же.
– А в чем разница?
– Штабай была человеком, потом голодным призраком, но она изменилась. Духи, в отличие призраков, могут путешествовать по дорогам и не привязаны к одному месту. Они могут затеряться среди людей.
– Но я думала, что мужчины спали с ней… – вырвалось у Кассиопеи, и она сразу испугалась своего откровенного возгласа.
В ее возрасте, да вообще в любом возрасте, было неправильно обсуждать то, что происходит между мужчинами и женщинами в постели. Падре без конца говорил о важности целомудрия. Но Кассиопея видела тайные поцелуи слуг. А однажды в их город странствующая труппа привезла кино, и ей удалось посмотреть на «латинского любовника», как называли Рамона Новарро. Он обнимал прекрасную женщину, обещая ей вечную любовь. Также она заглядывала в книги, которые ее дедушка не утруждался даже открывать. Стихи о любви и мимолетном желании…
– Она и живая и нет – существо из плоти, которое может ее и сбросить, – ответил Хун-Каме. – Да, она соблазнительница, пожирающая мужчин.
Как только он произнес «плоть» и «соблазнительница», мысли Кассиопеи сразу же завертелись вокруг любовных похождений сверхъестественных существ. Духи могут возлежать с мужчинами, а демоны? Она покосилась на Хун-Каме. Или… боги? Ну, с богами, кажется, ясно, раз у мамлабов не было проблем с женщинами. Кассиопея читала достаточно античных мифов и помнила, что Аид, уступив своему желанию, украл Персефону и соблазнил ее гранатом. Зевс… о, тот вообще был развратник. Она вспомнила «Леду и Лебедя», более чем откровенную картину Микеланджело, случайно увиденную в одной из книг. Но все это как-то абстрактно. Боги и богини, боги и смертные… Теперь перед ней стоял самый настоящий бог, и она не могла не сравнивать Хун-Каме с Зевсом или еще каким-нибудь богом. Об этом даже думать аморально, но… Соблазнял ли он когда-нибудь женщину, завлекал ли ее гранатом, обращался ли в лебедя? Щеки у нее загорелись от такого дерзкого потока мыслей.
– Ты кажешься расстроенной, – сказал Хун-Каме.
Кассиопея покачала головой, избегая ответа. А вдруг он читает ее мысли? Как назло, он подошел поближе, и ей захотелось исчезнуть. Все-таки не напрасно падре велел думать исключительно о деяниях Христа и святых, которые судят всех с небес. Если бы она так и поступала, то сейчас не умирала бы от смущения.
