нее никакой не было. Она завела с Ленькиной бабкой разговор про эмалированные кастрюли, и унять ее никто не мог.
Собрание было посвящено вопросам животноводства. Леня обрисовал угрожающее положение с кормами, довел до сведения, что сена не хватит и до марта. Несмотря на это, имеются случаи плохого хранения фуража, порчи его, пропажи при перевозке. Был случай скармливания гнилой картошки, и Зорька перестала жевать жвачку. По поручению правления Леня призвал комсомольцев взять шефство над хранением фуража, не допускать перерасхода кормов и включиться в вывозку дробины с пивоваренного завода.
Кончить Лене не дали.
— Обеспечьте подвесную дорогу, как в «Новом пути», тогда и не станут корма пропадать! — зашумели доярки.
— Обеспечьте нормальную кормокухню, тогда и спрашивайте!
— И так работаем от темна до темна, ведрами воду в гору таскаем, а тут еще за дробиной ездить!
— А в «Новом пути» водопровод, и доят два раза в день.
Леня постучал по столу карандашом, потом книгой, потом сел и стал дожидаться, когда шум утихнет.
— Надо же! — сказала Лариса. — Только народ растравили. И зачем было в «Новый путь» ездить? А все — Тонька!
— Можно мне? — сказала Тоня.
Шум постепенно утих.
— Не знаю, может быть, и напрасно мы ездили в «Новый путь», — сказала она, — но я не жалею, что мы там побывали. Знаете, девушки, меня недавно спросили, почему у нас в колхозе дела плохо идут. Я тогда смутно чувствовала — почему, но не могла ответить. А теперь могу сказать точно. В «Новом пути» главное богатство не фермы, не подвесные дороги. Там люди свое дело глубоко понимают — вот в чем у них главное богатство. Все — и рядовая свинарка, и даже мальчишка, — все понимают. А у нас что? Вот Уткин рассыпал сульфат аммония. Так он не то что не знал, зачем это нужно, а даже не верил, что от его работы будет какая-нибудь польза. Сыплет и прохожих конфузится. Разве так можно? Возьмем доярок. Вот вы коров кормите, а не понимаете, отчего Зорька жвачку прекратила. Не от картошки она прекратила, а оттого, что солома мелко порезана…
— А мы виноваты? Пускай нас на курсы направят.
— Всех мы на курсы отправить не можем. Надо здесь, на месте, учиться, поднимать свою культуру.
— Какая тут культура — ни кино, ни танцев…
— Я сейчас не про танцы говорю. Вы слышали, наверное, говорят: культура труда, культура производства… Вот Лариса, наверное, тоже читала про культуру поведения, а сама разговаривает на посторонние темы… Она бы тоже должна понять…
— Где уж нам понять! — откликнулась Лариса. — Заладила: «культура, культура…» А где нам этой культуры набираться? В клубе стекла побиты, крыша дырявая, дров нет — там, наверное, уж и портреты носы отморозили. Хоть бы портреты пожалели! Надо же! В лесу живем, а дров нету. Ты бы вот на пивоваренный завод съездила, в общежитие, поглядела бы, как там рабочие живут. Молодые ребята, а грамотней наших пеньковских мужиков. У них там и Дом культуры, и журналы на каждую комнату, и шашки, и радио, и кино чуть не каждый день. А у нас нет ничего. Почему это? Что нам, меньше ихнего понимать надо? Вот, гляди сама: у них на заводе парень стоит возле одной машины, а нам за лето самое малое возле десятка разных машин приходится толкаться. Там у них парень одну работу исполняет, а у нас и сев, и косьба, и молотьба, и еще сто разных дел наберется. Рабочий в цеху, под крышей, а у нас — поля да луга; то зной, то дождик, ко всему надо приноровиться. Возле рабочего всегда инженер и мастер, а тебя, бывает, на ферме целый день не видать. Да что толковать! Вы только агитируете, а клуб как был дырявый, так и стоит дырявый.
— Я разговаривала с Иваном Саввичем, — сказала Тоня. — И еще буду говорить. Только мне одной ничего не сделать. У него отсталые настроения.
— У Ивана Саввича на гуашь денег не выпросишь, — вставил Леня.
— И кроме того, нельзя вовсе перечеркивать нашу культурную работу, — продолжала Тоня. — У нас все-таки бывают лекции.
— Это Димка-то говорит лекции? — подхватила Лариса. — Подумаешь, культура! У него вся культура в портфеле. В портфеле привезет, в портфеле и увезет. А сам — дурак дураком. Мой Матвей и то против него профессор.
— Конечно, Морозов способный человек — никто не отрицает, — согласилась Тоня. — Поэтому и жалко, что у него нет самого элементарного кругозора.
— Это не твоя забота, — сказала Лариса. — Будет у тебя мужик — его и обсуждай. А со своим мужиком я сама разберусь. Помощниц мне не требуется.
— Не мужик, а муж, — поправила Тоня. — Говорить «мужик» некрасиво.
— Надо же! К каждому слову цепляется… Он не в колхозе, а в МТС работает, и дела до него тебе нет.
— Меня разбирают? — раздался насмешливый голос.
В дверях, небрежно прислонившись к косяку, стоял Матвей.
— Вот он! — засмеялась Лариса. — Некультурный муж пришел. Куда лезешь, лапотник! Тебе тут делать нечего. Тут культурные собрались.
— Обожди, — остановил ее Матвей. — Что верно, то верно. Как живем мы тут в лесу лешаками, так и подохнем лешаками. Такая уж наша судьба… — он вздохнул и сказал спокойным, не ожидающим возражения голосом: — Пошли домой.
— У нас комсомольское собрание, — объяснил Леня.
— А мне что? У вас собрание, а мне уезжать в утро. Пошли.
— Надо же! То отец домой загонял, а теперь собственный мужик, — сказала Лариса, ласково глядя на Матвея большими карими глазами.
Она заправила полушалок под шубку и стала застегиваться, становясь все стройней и стройней после каждой застежки.
— Всегда так, — сказал Леня. — Как девка фамилию сменит, так ее хоть из списков вычеркивай.
— А почему это все они обязаны возле тебя сидеть? — спросил Матвей. — Что ты за петух плимутрок?
— В клубе холодно, — объяснил Леня. — Поэтому и собираю у себя.
— А ты кто? Секретарь комсомольский или кто? Я бы на твоем месте собрал весь комсомол в холодном клубе, да вызвал бы председателя, да закатил бы доклад часа на три. Поморозили бы его разок-другой — были бы и дрова, и средства на ремонт. Он стужу не уважает.
Девчата засмеялись.
— А что, это идея! — сказал Леня.
— Да разве он придет? — заметила Шура.
— Как же не придет, когда сам велел обсудить этот вопрос. Сбегай, Шура, за ним.
— Что ты! Я не пойду.
— Ну, тогда Лариса. Сходи, Лариса.
— Еще чего!
— И ты боишься?
— Не пойду — и все.
— Хорошо. Я схожу, — сказала Тоня решительно.
Комсомольцы поставили воротники и гурьбой
