как я сказал, — человек неплохой, да и жене он не изменяет. Тем не менее после одного из подобных «загулов» Лиза уходит от него и возвращается к матери, которая полностью одобряет такое решение. Но, пойдя на этот шаг, она тут же начинает раскаиваться в содеянном и через некоего Каренина передает Федору письмо с просьбой вернуться к ней. Этот Каренин — честный, но ограниченный зануда. К тому же он влюблен в Лизу. Он выполняет поручение, но Федор слушает цыган — особенно одну певицу по имени Маша — и отказывается возвращаться к жене.
Проходят недели, затем месяцы. Каренин любит Лизу, Лиза любит Каренина. Маша любит Федора. Мать Лизы хочет, чтобы дочь развелась с мужем и вышла замуж за Каренина. Она отправляет к Федору посланца с этим предложением. Но по российскому закону в таком случае — чтобы получить развод, когда жена уходит от мужа, потому что не хочет более с ним жить, — муж должен взять вину на себя. Он должен объявить себя плохим, неверным мужем, а если это не так, ему необходимо состряпать фальшивые доказательства своей вины и поклясться, что они правдивы. Федор отказывается это сделать, ведь он ни в чем не виноват, он не изменял жене. Он говорит: «Я негодяй. Но есть вещи, которые я не могу спокойно делать. Не могу спокойно лгать». Он ищет другой выход и находит самое простое решение — покончить с собой. Но, уже приставив револьвер к виску, он мучается и колеблется. В этот момент вмешивается цыганка Маша: она видит, что происходит, и предлагает другой выход: инсценировать самоубийство и исчезнуть вместе с ней в дебрях деклассированной среды, давая тем самым возможность жене выйти за Каренина. Федор следует ее совету. Он пишет Лизе письмо, где говорит, что хочет свести счеты с жизнью, и оставляет одежду на берегу реки, как будто он утопился. Эта затея удается: по случайности из реки выловили чей-то разложившийся труп. Лиза опознала тело мужа (и не говорите, что это неправдоподобно — ведь сюжет основан на подлинных событиях!). Федор и Маша исчезают, а Каренин женится на Лизе. Для них все складывается наилучшим образом.
Федор все глубже погружается в трясину. В один прекрасный день, когда он рассказывает свою историю приятелю в убогом трактире, его подслушивает некий бродяга: поняв, что на этой ситуации можно нажиться, он предлагает Федору совместно шантажировать Лизу. Федор отвечает, чтобы тот убирался, как сейчас мило выражаются, «в преисподнюю», и разозленный бродяга вызывает городового, обвиняя Федора в двоеженстве. Впрочем, в двоебрачии обвиняют не только Федора, но и Лизу с Карениным. Кроме того, им предъявлено обвинение в заговоре, если можно так выразиться — в том, что они знали о его затее и дали ему денег, чтобы он ушел с их пути и превратился в «живой труп». По закону максимальное наказание за двоебрачие — ссылка в Сибирь, минимальное — «церковное покаяние». Но в любом случае второй брак должен быть аннулирован, и даже если Каренина, Федора и Лизу оправдают по обвинению в заговоре, Лизе и Федору придется вернуться к прерванной супружеской жизни. Судейские, выслушав показания свидетелей, не верят в правдивость этой истории, и Федор, чтобы Лизу не связали с ним снова, кончает с собой прямо в коридоре суда во время процесса. Таков сюжет пьесы, и таковы факты — именно так все и произошло в действительности.
В этой истории Федор — со своими слабостями и добрыми качествами — воплощает собой типичный русский характер.
Приведенный мной пример иллюстрирует печальную сторону русской жизни. Но чтобы убедиться, что у нее есть и радостная сторона, достаточно увидеть, как полк русских солдат, марширующий по улице, поет бодрые строевые песни. За границей лучше известна меланхолическая русская музыка. Но помимо нее существует множество веселых песен и припевов, и если послушать, что поют селяне летним вечером под гармошку, это почти всегда будут радостные, веселые песни — а часто не просто радостные, но и заражающие своей мелодией. Чувство ритма у некоторых деревенских певцов, и особенно аккомпаниаторов, на чем бы они ни играли — на гармошке или балалайке, — безошибочное, отточенное и потрясающее. Аккомпаниатор следует за певцом, создавая единство в бесконечном многообразии, и хотя он постоянно варьирует исполнение, внося в него потрясающие изменения и прибегая к смелым импровизациям, он никогда не теряет связь с главной мелодией, с основным ритмом: изменчивость следует неизменному закону.
Такая песня заражает и захватывает. От нее и хромой пустится в пляс, а мертвый встанет из гроба. Она неутомима. Кажется, она может продолжаться до бесконечности без пауз и запинок, демонстрируя новую энергию и черпая новые силы с каждым следующим куплетом.
Типичный русский не просто любит музыку — он любит, чтобы она была громкой. Раньше в ресторанах стояли большие механические органы или оркестрионы. Теперь в фешенебельных ресторанах играют струнные оркестры, а в трактирах для бедноты — граммофоны. В России граммофоны невероятно популярны. И пристрастие к ним несомненно свидетельствует о жизнерадостности.
Излюбленная забава русских, когда они хотят по-настоящему хорошо провести время, — «поехать к цыганам». Это развлечение стоит описать поподробнее, ведь оно существует только в России, и его привлекательность уж точно понимает всякий типичный русский, как всякий средний англичанин поймет всю привлекательность спортивного состязания или комического номера в мюзик-холле.
Извне, как, например, из зрительного зала на представлении пьесы Толстого, это выглядит так. Отдельный кабинет в ресторане, довольно запущенный. В углу потрепанное пианино, видавшее лучшие времена. На стенах зеркала. Возле одной из стен — плюшевый диван. Перед ним стол, бутылки шампанского, бокалы.
Зрители сидят на диване. Перед ними вдоль противоположной стены расположился цыганский хор. Эти цыгане — отнюдь не сборище бродяг в живописных лохмотьях. Это хор мужчин и женщин в обычной одежде, напоминающих, несмотря на смуглость кожи, зрителей с галерки на концерте в Квинс-холле.
Цыгане — как любые профессионалы, занимающиеся своим ремеслом, — проявляют признаки скуки и усталости. Они позевывают. У одного болит зуб, щека раздута флюсом. Они поют машинально, при этом шепотом переговариваясь о своем. Сторонний наблюдатель непременно заметит автоматизм веселья и поэтичности, за которые им платят. Свечи на столе оплывают, и сквозь окна унылого кабинета просачивается холодный рассвет или бьет яркое солнце дня — по обстоятельствам.
Но те, кто собрался получить удовольствие, и получают его, ничего этого не видят. Они
