не сопротивлялась мне…
Но, впрочем, её робкие попытки отстраниться всё равно ни к чему не привели: я слишком хорошо знал женское тело, а потому просто не смог бы оставить свою девочку без оргазма. Резко, безо всякой деликатности, вбиваясь внутрь её нежного тела, я сопровождал свои грубые толчки искушающим посасыванием её роскошной полной груди, одновременно с этим стимулируя пальцами чувственный клитор моей малышки.
Таис старалась изо всех сил казаться отрешенной и безразличной к моим действиям, но спустя какое-то время я почувствовал влагу на своих пальцах. Возможно, сама Таис и не желала этого, но её тело определённо мне отвечало.
— Да, — рыкнул я, ощутив собственный триумф. — Отвечай мне, Таис. Вот так, моя девочка. Вот так, моя хорошая.
Таис, несмотря на все свои старания, всё же не смогла сдержать тихого стона наслаждения. И я, не сдержавшись, опустился на неё, прикусывая свою пару за шею.
Не было никакой нужды обновлять метку — мне просто хотелось снова заклеймить её собой.
Таис принадлежала мне. Целиком.
Кончили мы одновременно: моя наполовину обратившаяся девочка, сверкающая жёлтым волчьим взглядом, и я. Мне даже стало немного жаль, что её первый оргазм от моего члена произошёл здесь, в фамильном замке, а не в моем парижском пентхаусе, где вся спальня представляла собой один большой траходром с зеркальным потолком и стенами.
Я бы так хотел, чтобы она навсегда запомнила вид собственного тела, изгибающегося сейчас подо мной от оргазма, и другие изменения, указывающие на её принадлежность к нашей расе.
Впрочем, Таис не просто наполовину обернулась — её аромат также усилился, выдавая, что у моей пары сильная волчица.
Волчица, принадлежащая моему волку…
— Наконец — то, прохрипел я, с сожалением вытаскивая свой член из её нежного тела. — Наконец-то ты моя целиком.
Мне хотелось тут же начать трахать её по новой, но волк, вроде бы немного успокоился, да я опасался, что второй раунд этой увлекательной игры моя целомудренная пара пока не осилит. К тому же, торопиться было некуда — теперь я буду брать её когда и сколько захочу.
Я жадно провёл рукой по обнажённому, покрытому испариной, телу Таис.
— Моя.
Жёлтые глаза моей половинки на секунду закрылись. Когда она снова их открыла и взглянула на меня, волчицы подо мной больше не было. Только человек.
— Насильник, — выплюнула Таис так, как будто это не она только что кончала от моего члена. — Ты всегда будешь для меня только насильником.
Я словно окаменел.
Она будто нарочно выводила меня из себя, нарочно будила во мне все самое тёмное и нехорошее…
Ведь даже пара наследника московского Альфы — полностью человеческая самка — сумела принять своего мужа. Так почему Таис сопротивляется, почему не хочет начать привыкать к новой для неё жизни? И эта странная ситуация с её волчицей, которая то есть, а то вообще нету.
Я вдруг задумался: а что если это сама Таис является причиной отсутствия у неё активного зверя? Что, если она каким — то невиданным способом научилась контролировать свое состояние и сама заперла свою волчицу глубоко внутри себя?
Я вспомнил тот образ, который привиделся моему волку непосредственно перед тем, как мой зверь сорвался.
Что если волчица в клетке — это не моё воспоминание об ужасах лаборатории, где пытали наших самок, а то, что осознанно делает со своей животной половиной Таис.
Меня затрясло от одной только мысли, что она поступает так со своим зверем.
Но в то же время я не мог не понимать, что подобное предположение — исходя из поведения Таис — вполне уместно. Так, блять, почему ни один из психологов и психиатров не додумался до такого вывода?
Никаких больше специалистов, решительно подумал я, грубо схватив Таис за волосы. Подтянув к себе, я заставил её смотреть мне прямо в глаза.
У этих «специалистов» был почти месяц, за который они так ничего и не сделали. Теперь я буду действовать сам. Если моя догадка верна, Таис рано или поздно выпустит свою волчицу на волю. А я ей в этом помогу.
Тая
Меня все ещё потряхивало от оргазма, которого мы достигли одновременно с Этьеном. Неужели так бывает? Неужели женщина может испытывать наслаждение вместе со своим надсмотрщиком и насильником?
Я зажмурилась, пытаясь выбросить последние полчаса из своей памяти.
Это было гадко, больно… и прекрасно?
Прикусив губу, я закрыла глаза, чтобы спрятаться от вездесущего взгляда Этьена — возвышаясь надо мной, он повелительно улыбался, с удовольствием оглаживая свой уже по — новой возбужденный член.
— Моя, — торжествующе произнёс Этьен, по — хозяйки разглядывая моё обнажённое тело. Так, словно я и в самом деле являлась его собственностью. И самое ужасное: какой — то толики меня это понравилось… до того понравилось, что, если бы я могла скулить, с удовольствием бы сейчас заскулила, радуясь, что такой сильный самец выбрал меня.
Больное, развращённое, подсознание.
Наверное, именно в тот момент я поняла, что ненавижу его. Никогда прежде я не испытывала этого чувства, но вот сейчас точно поняла: ненавижу. И его, и даже где — то себя. Но его всё же больше.
Этьен пробуждал во мне все самое плохое и тёмное, принуждал к наслаждению там, где нормальный человек мог бы испытывать только боль и отвращение; подталкивал к звериным извращенным игрищам и потере контроля.
И если простое насилие лишь причинило боль моему телу, то случившаяся между нами близость покорежила мою душу. Нормальная женщина не могла получать удовольствие с тем, кто лишил свободы, похитил из родной страны и принуждал к сексу.
А я так хотела быть нормальной.
Сжав зубы, я взглянула на своего противника.
— Насильник. — Выплюнула я это слово вслух, демонстрируя Этьену моё истинное отношение к произошедшему. Пусть у меня и не было до него никакого сексуального опыта, но я догадывалась, что опытный мужчина может… навязать наслаждение женщине. Наслаждение тела — не души. — Ты всегда будешь для меня только насильником.
Этьен замер — а затем всего лишь на одну секунду его человеческое лицо «поплыло», открывая другое — звериное.
Правда, стоило мне моргнуть — и всё наваждение исчезло.
Он грубо схватил меня за волосы и подтащил ближе к себе.
— Ты моя пара. Волчица, рождённая специально для меня, — прорычал Этьен в мои раскрытые губы. Его возбужденная плоть больно впивалась в моё бедро, а звериный голодный взгляд жадно скользил по моему телу. — Я не сделал ровным счётом ничего такого, что не приветствовалось бы в нашем мире. Пусть тебя и воспитывали как
