Лекси. — Я случайно добавила его волшебную петрушку в свой бульон. Теперь цвету, если долго не ем.
Ынбёль плелась за ними и смотрела в их спины. От неопределённых чувств мутило.
Глупо было отрицать произошедшее. Глупо было говорить себе, что сама она ни в чём не виновата. Глупо было думать, что так будет всего один раз.
Все ведьмы — убийцы. Ынбёль тоже ею стала, пускай рукой управлял другой.
Почему же тогда ей было так хорошо? Даже лучше, чем в ночь воскрешения. Лучше, чем тогда в доме, когда она сотворила свет.
Магическая сущность вступила в конфликт с человеческим сердцем. Материнская церковь вытравливала в ней милосердие и приучала к состраданию. Кто бы мог подумать, что это окажется полезным?
Она наконец поняла, почему никто не мог объяснить ей, как ощущается дух. Она знала, что чувство насыщения и удовольствия — не её. Но она несла их в себе с высоко поднятой головой и на трясущихся ногах. Она до белых костяшек сжимала кулаки, хотя хотелось раскинуть руки и полететь. По щекам всё ещё текли слёзы, смачивая сухие от не слезающей улыбки зубы.
Её не разрывало на две части. Её склеивало воедино. Совсем как яблоко вчера на ярмарке.
Горечь растворялась в блаженстве. Чувство вины присыпало счастье.
Но точно ли оно того стоит?..
Ынбёль казалось, что, позволяя себе радоваться, она гонит себя в темноту, к которой никогда не стремилась.
Магия была её светом. Её вторым шансом. Её счастливым будущим. Её силой. Её всем. Но сегодня она отняла все это у другого человека. Такого же школьника, какой была сама Ынбёль. Она тоже могла быть на месте этого парня, в конце концов.
Магия давала необъятную силу, но стоила ли эта сила того, чтобы убить собственную душу? Она ведь просто хотела быть здоровой и чтобы мать исчезла из её жизни. Всё это она уже получила. Больше у магии ей просить было нечего.
Жёлтая трава извечно будет ассоциироваться с кровопролитием. Ынбёль шагала по ней, как по лезвиям и цветам одновременно. Ведьмы кинулись вперёд, весело толкаясь и раскидывая руки в стороны — для объятий с луной. Они врезались в иллюзорную стену, что укрывала самую чёрную часть парка, и вышли наружу. Спокойные, сытые. Будто бы даже сдружившиеся. В них, вероятно, говорила связь прошлых ковенов. Лекси наткнулась на детей, со смехом вытянула ладонь, сияющую кольцами, и потребовала конфет. Ей вручили целую корзинку-полтергейста. Ынбёль опять затошнило.
Лекси спешно обернулся на неё. Их взгляды коротко встретились. Неприятное чувство, но Ынбёль решила его проигнорировать.
Они добрались до дома, в котором теперь наверняка покойников стало ещё больше. Развевая мантии и разбрасывая конфеты, ведьмы зажгли огни, пробрались через завалы лавки, заскользили по коридорам, задевая шторы и невидимые силуэты. Тихонько расселись по кухне. В воздухе загремели ножи, самостоятельно нарезающие выпечку и мясо. Искры летали, собирая позади тени, призрачные псы шуршали лапами, а ведьмы неслышно смеялись. Ынбёль сидела на полу, упираясь в стену. Молча скребла руку. Ведьмы болтали между собой, изредка на неё поглядывая. Проверяли, не умерла ли она от ужаса. Ынбёль не умирала. Крошечное ощущение тревоги раскалывало её грудь, но пропадало за историями и звенящими голосами. В глазах всё ещё плавали густые, огромные зрачки. Моргать совсем не хотелось.
— Я отойду, — Ынбёль неуклюже поднялась с пола, схватив свечу. Она оставила её здесь утром. Даже сутки ещё не прошли.
Ынбёль была где-то не здесь. Она не моргала, шагала по вздутому ковру и неотрывно следила за свечкой, которая ослепительным огнём летела по коридору. Затем поняла, почему не отводила взгляд, — свечка летела исключительно благодаря ему.
Она зашла в комнату, села среди плакатов, корешков билетов и ярмарочных флажков, закрыла глаза и зарыдала от ужаса. Она всё кричала и кричала в подушку.
Они плохие. Они плохие. Они плохие.
«Мы плохие», — это было честно.
Когда её отпустило от потустороннего блаженства, она вспомнила, что наделала. Вспомнила горячую руку Перси. Вспомнила звук, с которым кинжал врезался в живот и заставил сердце разорваться. Её бы вырвало, если бы не прибежавший Эр-Джей. Тот яростно вдавил ей в зубы корень, который дал ему Джеб во время жертвоприношения.
— Не зря оставил половину, — ворчал он; совсем невинный в лиловой майке и пижамных штанах. Лохматый. — Я не тупой. Только попробуй сказать, что тебя не выворачивает. Мне знакома эта тошнота. Радуйся, что ты более-менее нормальная.
В темноте Эр-Джей казался мудрее и добрее. Он умудрился найти воду и немного её нагреть, чтобы зубы Ынбёль не разболелись.
— Я даже не знала… не знала, что кости пахнут… ещё и так отвратительно…
— Иди к Лекси, — попросил Эр-Джей, бросив пустой стакан под кровать. — Она тебе расскажет то же, что и мне. В коридорах тебя никто не тронет. В полнолуние там безопасно.
Ынбёль выбралась из шалаша и вышла наружу. Холод клеился к коже. Под ковром явно что-то было, но оно не кусалось. Кто-то слюнявый и бесплотный аккуратно утыкался в ступни, не давая рухнуть. Дверь в конце коридора тускло светилась и бросалась тишиной. Если бы не сонливость, Ынбёль бы её вышибла.
Она хрипло спросил:
— Ты тут?
Лекси сидела на кровати, задумчиво втыкая спицу в глаз недовязанной лягушки. Если бы мир вошёл в комнату, то всё равно понял бы, что Лекси его любила.
Ынбёль попыталась не свалить зеркало, завешанное одеждой, но уронила торшер-деревце.
Лекси подняла взгляд. Неожиданно старый. «Будь это спектакль, меня бы сейчас сзади кто-нибудь вырубил», — подумала Ынбёль, обжигая ладонь об лампочку-иллюзию в торшере.
— Ой.
Старый взгляд торопливо помолодел. Лекси отпихнула от себя лягушку, спрыгнула с кровати, утонула в ворсе сожжённого ковра. Решилась на что-то. Защебетала:
— Я знаю, что ты хочешь накричать. Что ты в смятении, сбита с толку, ненавидишь Криса и Перси, но всё ещё не можешь решить, как относиться ко мне.
— Немного.
— Эш сказал, что чувствуешь ты много.
Лекси не только внешне был распилена напополам: чёрно-белые волосы, звёздно-лунные щёки, разные сокровища на лодыжках. Она и внутри держала два мира. Один солнечный, активный, готовый переводить рецепты с мёртвых языков и варить зелья. Другой хотел есть. И, разумеется, убивать.
— У тебя так тихо, — Ынбёль покорно наблюдала за тем, как на неё шагало солнце. Приближение смерти никогда не было таким ярким.
— Я тебе кое-что покажу.
Лекси схватила её за плечи, потащила к зеркалу и скинула с рамки слоистую одежду. Пыль расселась по трещинам. Повсюду мерещились глаза, распоротые или заколотые спицами, но всё равно через силу наблюдающие
