сушеными бабочками в рамках, был пуст. Лишь за крайним столиком у двери над своей газетой дремал под наброшенной шалью старик.
Мой опекун, капитанским взором обозрев пространство, тут же качнулся в дальний угол, к разожженному камину. Видно, мне и на дым тоже сегодня… повезло. Хотя, на самом деле мне подфартило с обедом — он был очень вкусный. И я, даже, принципиально не морщась, смолотила две порции Джелато[20], заказанные одна за другой. Потом выдула в сторону огня холодный ароматный пар и…
— Так о чем вы хотели… поговорить? И-ик. Ой.
Мужчина постарался сохранить присущую деловым переговорам серьезность:
— Зоя, у вас подбородок в мороженом.
— Угу… И-и?
— И-и… я, знаете, что подумал? После этого сеанса животного магнетизма?
— Понятия не имею.
— У нас ведь с вами — «обоюдно честные» отношения? А раз я теперь… многое знаю о вас, то вы вправе узнать и подробности моей жизни.
— Это, с чего, вдруг?
Виторио, отвернувшись к огню, дернул плечом:
— Не знаю. И говорю это честно. Просто, после всего услышанного, многое стало мне понятным: ваша жизнь с братом и этой «нравоучительницей» Люсой. И Сест ди Федел тоже. Очень многое.
— Да неужели? — вот умеет же человек еду испортить! — И вы, прямо таки, «не знаете»?
Капитан развернул ко мне удивленное лицо:
— Зоя, я вас что, опять чем-то… обидел? — и хоть портрет с него пиши: «Оскорбленная добродетель».
— Обида?.. Да какая тут обида? Одно сплошное удовольствие. Вот только я теперь сама не знаю, какое из двух меня больше «греет»: ваше ко мне неуважение или, вдруг, нахлынувшая жалость. Так если очень жалко сиротку, облагодетельствуйте ее не ответными откровениями, а тем, чего она больше всего в этой жизни сама хочет. Или нет?.. Ах, да — собственная честь. Через нее вряд ли перепрыгнуть. Даже с возвышенной жалостью.
— Вы все сказали?.. — голос этот глухой и тихий заставил меня вмиг захлопнуть рот. — Честь, значит? Так оно и есть: не обойти, не перепрыгнуть. И за нее мне самому отвечать и расплачиваться. От вас же мне нужна лишь посильная помощь. И единственное, чего я сейчас хотел — добиться нормального между нами общения. Потому что без него и дальнейшее мне кажется невозможным. А…
— А сейчас вы обязательно скажете, что я сама продляю свой «тюремный» срок.
— «Тюремный»? — сузил глаза капитан.
— Так я могу уйти? — вскинула я брови.
— Нет. Вы можете у меня… спросить.
— Хорошо, — и «влупила» в застывшего мужчину первым, что пришло в голову. — В той карточной партии, между вами и сэром Сестом, что против меня на кону было?
Капитан откинулся на своем стуле и прямо посмотрел мне в глаза:
— «Летунья».
— Что? — даже голос у меня перехватило. — «Летунья»?.. Значит, правду о вас говорят, что вы — «круизер». Ведь, для настоящего моряка потерять свой корабль, значит, потерять душу.
— Да неужели? — зло оскалился мужчина. — Я — «круизер». Пусть так. А вы, уважаемая монна, видимо, знаток человеческих душ? Только, у меня вот большие сомнения: знает ли она сама, чего на самом деле желает ее собственная душа? Нового мира? Нового дома? Нового мужчину? Куда бы вы понеслись, сломя голову, отпусти я вас сегодня?
— Неужто, до сих пор не поняли? После всего-то услышанного?
— Так в том-то всё и дело! — качнулся он в мою сторону. — Я, Зоя, не первый год живу на этой планете и умею хорошо слушать. И «делать выводы», как говорит уважаемый магистр. Посмотрите вокруг себя.
— Что?!
— В этом ресторане все стены завешены гербариями и насекомыми из далекой Ладмении. А все потому, что его хозяин когда-то там жил. И для него эти сушеные картинки — принадлежность к прошлому миру.
— И что с того? Я не…
— Не перебивайте меня!.. Ваш Зача…
— А вот это вас…
— Сядьте на место! Ваш «любимый». Вы о нем говорили, как об этих картинках: «Он — огромная часть моего любимого мира». Разве не так? И разве так кого-то любят? Ни за то, что он — просто часть, важный атрибут, ценная бабочка в рамке. А живого? Со всеми недостатками и достоинствами мужчину? Так я вам скажу — это огромная ложь. Самообман. И вы бы это сами поняли, но, безнадежно поздно.
— Да как вообще язык повернулся?! Лезете своими грязными лапами мне в душу!
— Мессир Виторио, извините. Я, кажется… не вовремя, — лысый мужчина в сиреневом жилете смущенно замер у стола.
— Да, мессир Вагриус, — выдохнул мой опекун и уперся взглядом в один из гербариев. — Мы с монной… уже закончили. Что вы хотели?
— Мне показалось, вы меня звали. Но, раз, нет и раз вы с монной «уже закончили», то рад вам сообщить: ваши комнаты наверху готовы и все вещи уже там. Еще с утра.
— Да? — рассеянно уточнил капитан. — Хорошо… Зоя, я забыл вам сказать: «Летунья» с сегодняшнего дня — на ремонте. Марсель-мачта еще после шторма… В общем, жить пока будем здесь… Вы ничего не хотите сообщить по данному поводу?.. Тогда, мессир Вагриус, покажите нам наши комнаты, — и, встав, громко отодвинул свой стул…
Несколько лет назад я со своим драгоценным учителем столкнулась в нешуточном споре о гармонии. Ха! Как я тогда была убедительна! А он просто подвел меня к двум из многих своих полотен в мастерской:
— Скажи, где она?
— Тут, — без промедленья ткнула я пальцем в морскую гладь под лучистым солнцем и облачками-барашками.
Маэстро скривился:
— Да как бы не так! Это — рай для убогих! Тишина на воде — тишина в душе. Вот она — настоящая гармония!
— Шторм?! Волна опрокидывает лодку и молнии Божьи с небес?
— Это — стихия. В ней — жизнь.
— Так, потопнут же? — изумленно хлопнула я глазами.
— Или станут сильнее и, поставив в храме свечки, с новой силой будут любить своих женщин и детей! Зоя, ты — трусиха…
Зато теперь я полноценно живу! Так полноценно, что хочется одновременно крушить, метать молнии и кричать на весь город портовые маты. И кого-то прибить. Нет! Сначала унизить, обличить и прибить! Чтоб последними словами его были: «Простите!» А я: «Пошел ты к дьяволу! К Святому Эразму с его лебедкой и бушприт тебе чугунным якорем сверху!» О-о-о!
— О-о-о. Как же я зла, — взгляд, метнувшись от широкого окна, вновь вернулся к комоду. Приставленный к нему этюдник со вскинутой третьей ножкой, под моими «молниями», поджал ее еще выше. — Это я-то «не люблю»? Это я-то «не знаю, чего хочу»?.. Зача… Любимый… — и метнулась к рабочему инструменту…
Процесс, почему то, шел туго: я рисовала
