Стараясь унять собственное волнение и страх, начал медленно поглаживать волосы и спину девушки, а затем приложил ладонь к ее груди, чтобы почувствовать биение сердца и убедиться, что она жива. Здесь. Со мной.
Я едва сдерживал слезы, каждый раз прокручивая в голове картину: Эмилия прыгает в воду и исчезает в морской пучине. Сирены не позволяли людям покинуть корабль на лодках и моментально утаскивали их на дно. Вода, окрашенная красными разводами, служила неким предупреждением, что такая участь ждет каждого, кто рискнет хоть шаг сделать без ведома морских дев. Стараясь усадить Эмилию к себе на колени, я почувствовал, как она уперлась ладонями в мою грудь, отодвинулась на безопасное расстояние и, посмотрев в глаза, тихо, но властно произнесла:
– «Сжигаемый любовью к другой, он готов на любые опрометчивые поступки»… Я требую объяснений. Сейчас же.
Судя по тому, каким тоном Эмилия произнесла эти слова, мой вид ее разжалобил. Я кинул быстрый взгляд в зеркало и скривился: болезненно-бледное и осунувшееся лицо, темные круги под глазами от недосыпа, смоляные разводы на щеках и руках от крови истребленных сирен. На некогда белой рубашке виднелось несколько алых пятен, но мне удалось избежать серьезных ранений. Браслет, который я носил не снимая, в одном месте был разорван, но все равно держался на запястье. Тот факт, что его повредили, значительно ухудшал мое положение. Я старался ухватиться за обрывки здравого смысла и вернуть самообладание, но тело било мелкой дрожью. Мысленно пообещав по возвращении подлатать браслет, я перевел взгляд на Эмилию и вымученно улыбнулся:
– Ты пообещаешь, что, выслушав меня, не будешь задавать вопросы сразу? Я могу надеяться, что, услышав мои слова, ты не возненавидишь меня еще сильнее? – Несмотря на слабость, я старался говорить как можно громче, чтобы Эмилия меня услышала.
– Ты не в том положении, чтобы ставить условия, Уильям.
Голос, полный презрения, был подобен удару под дых. Подняв трясущуюся руку, покрытую засохшими каплями крови сирен, я попытался прикоснуться к лицу Эмилии, но она резко дернулась в сторону и отползла на несколько метров. Я бы соврал, сказав, что такое поведение не разбило остатки моего сердца, но оно было ожидаемо. Она имела полное право ненавидеть и презирать меня.
Я судорожно втянул в себя воздух и начал рассказ, при этом о многом умалчивая.
* * *
Я начал слышать голоса в голове за несколько месяцев до своего побега из дома. Они сводили меня с ума: то кричали, то смеялись, то ожесточенно спорили. Вскоре понял: это не я схожу с ума, а кто-то пытается со мной поговорить.
Как-то в детстве я прочел книгу «Магические существа», спрятанную у отца под половицей у кровати, в которой говорилось о том, что лишь сильные и могущественные чудовища могут проникать в головы людей. Голоса напоминали смех девушек, слишком юных, чтобы вступать в брак, но достаточно взрослых, чтобы позволить себе плотские утехи. Иногда я мог не слышать их днями и неделями, и все мои попытки вывести их на разговор заканчивались провалом. Решив, что это было легкое помутнение рассудка, я зажил прежней жизнью, пока не наступил переломный вечер.
После того веселья на ромашковом поле и неспешной беседы под старым дубом я чувствовал себя ничтожеством, не способным реализовать собственный план. Настроение было напрочь испорчено, и я решил отвести Эмилию обратно домой. В душе разгорался пожар, вызванный словами и объятиями девушки. Я долго смотрел ей вслед: солнце уже село за горизонт, и вечер получил полную власть над днем, раскрашивая мир сумрачными цветами. Я не двигался с места и настойчиво продолжал всматриваться в окна обветшалого дома, в котором жила та, без которой эта жизнь – сгинь она в морскую пучину! – не была мне так мила. Лишь когда погасла последняя свеча в ее комнате, я не торопясь направился обратно к себе, вспоминая прикосновения и обжигающее дыхание Эмилии на своей шее.
Вот Эмилия обхватила шею руками и притянула к себе, коснувшись губами моего лба.
– Главное, не бросай и не предавай. Я не прощу подобное. Никогда.
Я хранил молчание, прокручивая за спиной рукоять кинжала. Один резкий рывок – и я обрету свободу! Забуду весь этот многолетний ужас скитаний и ни в чем не повинную душу, которую обрек на мучения. Сделать это: прильнуть к губам и вонзить лезвие в грудь Эмилии, чтобы вырезать ее холодное сердце.
Но судьба в очередной раз посмеялась надо мной.
В тот вечер я не смог убить Эмилию, хотя у меня и до этого дня было предостаточно шансов. Когда она в одиночестве сидела на пляже, с завистью глазея на плескавшихся в воде ребятишек, сжимая ракушку в ладонях; стояла у обрыва, улыбаясь мне через плечо; взбиралась на верхушку дерева, повиснув на одной руке. Стоило свернуть ей шею, толкнуть, ударить по пальцам, чтобы навсегда избавиться от тягот, на которые она меня обрекла.
Я долго внушал себе, что из-за младшего брата не способен причинить девушке вред, но обманывал самого себя.
Дело не в Риде.
Я просто не мог. И это было роковой ошибкой. Нити, связывающие нас, становились крепче изо дня в день, заставляя сердце сгорать от любви к чудовищу.
Вернувшись домой, обнаружил, что мать уже спит. Стараясь двигаться как можно тише, прошел в свою комнату и слегка прикрыл скрипучую дверь. Стянув рубашку, небрежно кинул ее на кровать и, зачерпнув из таза полный ковш холодной воды, вылил на себя, моментально взбодрившись. Тело слегка потряхивало от холода, но ни сил, ни желания вытираться не было.
Внезапно голову пронзила жгучая боль, от которой тело налилось свинцом, и я вновь услышал голоса.
Они заговорили все разом и звали меня к себе.
Она будет только твоей, неужели ты не желаешь этого? Не желаешь обладать ею? Или, может, нам помочь тебе убить ее, как ты и хотел? Ты желал, чтобы она страдала, мы можем это сделать.
Голоса туманили разум, тело не слушалось, мысли путались, не давая возможности прийти в себя. Издав тихий рык, закрыл глаза и прошипел сквозь зубы:
– Хватит!
Голоса моментально смолкли.
И тут я отчетливо осознал, что так дальше продолжаться не может. Я себя не контролирую и могу причинить вред близким мне людям: приемной матери, Эмилии… Все эти годы предчувствовал, что рано или поздно она найдет, призовет к себе…
Я был уверен, что у меня не так много времени, поэтому, быстро накинув одежду и схватив со стола бумагу и перо, написал прощальную записку женщине, которая безмерно
