милая моя, это я. У тебя дома? Через полчаса? Даже раньше.
— Кто это? — спросил Ночера.
— Армянка, — ответил Тито. И вышел.
IX.
Он приехал на виллу Калантан с небольшим опозданием, потому что подле станции подземной железной дороги встретил своего приятеля по лицею, который учил хронологию, как номера телефонов, и водил его по разным кафе на Монмартре, когда он знакомился с местами, где встречаются кокаинисты.
— Возвращаюсь в Италию, — сказал приятель, расставляя руки для объятия, причем обе они были заняты чемоданами. — Надоел мне Париж, надоело служить, надоело зарабатывать по франку в день. Мне опротивел этот футляр, который давит меня. Если бы я остался здесь еще несколько дней, то наверное бросился бы в Сену, но Сена несет в себе слишком грязную воду.
— Едешь в Италию искать воду почище? Пожалуй найдешь, потому что в Италии женщины не так часто моются.
— Еду, чтобы поступить в монастырь. Около Турина есть монастырь, в который принимают решительно всех.
— А разве ты можешь быть монахом?
— Не думаю, чтобы это было так трудно.
— А ты верующий?
— Нет.
— Имеешь призвание?
— Нет.
— Тогда как же?
— Там есть небольшой сад, кельи хорошо расположены, работы немного, правила не особенно строгие, здоровая пища, много книг, выхода оттуда никакого, даже после смерти, потому что у них имеется собственное кладбище. Все очень удобно.
Тито посмотрел на него с удивлением, а затем спросил:
— Ты был несчастлив в любви? Твоя любовница обманывала тебя со своим мужем?
Будущий монах опустил глаза и, подняв с жестом отчаяние руки, нагруженные чемоданами, произнес:
— Возможно. Если будешь в тех краях, приезжай навестить меня. Прощай.
И быстро побежал по лестнице подземной железной дороги.
Таинственный сундук Тер-Грегорианц, хранивший в себе прошлое обладательницы его, был наполнен золотыми монетами. Когда Калантан сказала Тито: «Он наполнен золотыми монетами», тот рассмеялся и заметил:
— Какое ты дитя! Такие вещи бывают только в романах или немецких фильмах.
Тогда Калантан рассказала свою историю:
— Мой муж был очень богат. Он владел неисчерпаемыми нефтяными источниками и рыбными промыслами в Персии.
— Знаю.
— Его страшно тяготила жизнь. Ничто не привязывало его, ничто не интересовало. Он относился совершенно безразлично к семье и дому. Самой большой его страстью были путешествия, и все же путешествовал он очень немного. Самые большие поездки были Париж — Берлин, Париж — Лондон, Париж — Брюссель. После месячного отсутствия он возвращался домой.
Ему очень нравились кокотки. Думаю, что все более или менее известные звезды этого жанра прошли через его руки.
Я нравилась ему с большими промежутками. В первое время нашего супружества я очень нравилась ему, хотя за мной числился большой недостаток, а именно то, что я была его жена.
Чтобы получить иллюзию того, что я не жена ему, он платил мне. Всякий раз, как я принимала его у себя, он опускал в эту шкатулку какую-нибудь золотую монету. Он утверждал, что это облагораживает супружеские отношения.
— И никто не старался взломать эту шкатулку?
— У меня верные слуги. При том же никто не подозревает, что в ней находится золото.
— В ней наверное несколько десятков тысяч франков.
— Пожалуй, с полмиллиона.
Тито подошел к шкатулке и попробовал поднять ее: это оказалось не так-то легко: жилы надулись на лбу и на шее.
— Бедняжка! — сказала Калантан, посадила его рядом с собой и стала гладить его руки.
— Видишь ли, эта шкатулка хранит твое прошлое, и я ревную тебя к ней. Я хотел бы, чтобы до меня ты никому не принадлежала. Каждая из этих монет служит доказательством тех ласк и наслаждений, которые ты расточала другим.
— Что за важность? — удивилась Калантан, целуя его в глаза, принявшие злое выражение. Ты настоящий мой повелитель. Мой муж пользовался только своим правом. Мои любовники? Да я и не помню их, потому что чувствую наслаждение только в твоих объятиях. Впрочем, прошлое кануло в вечность и не принадлежит нам!
Тито освободил свои руки из рук Калантан.
Прошлое не принадлежит нам.
Та же фраза, которую сказала и Мод. Обе женщины, одна с долин реки По, другая с расселин Кавказских гор, чтобы утешить его, употребляют одну и ту же фразу.
О, как был прав его приятель, который решил поступить в монастырь!
И в душе своей Тито был возмущен против Калантан, которой нисколько не претило то, что муж смотрел на нее, как на проститутку.
В этот день Тито не мог принудить себя быть нежным с прекрасной армянкой.
— Приду завтра, — извинился он. — Сегодня не могу остаться. Я очень печален. Отпусти меня.
И он пошел к Мод.
Но, если несколько недель тому назад он мог забыть в объятиях Калантан измены Мод, а с Мод забывал о прошлом Калантан, то теперь любовь к этим двум женщинам давила его, как тисками.
Прошлое Калантан было теперь, как на ладони, но и Мод стояла перед ним во всем своем неприкрашенном виде.
Мод и Калантан принадлежали к двум совершенно противоположным расам и были на разных ступенях развития, но сходились в одном: ни та, ни другая не понимала причины его ревности. И та, и другая с одинаковым невинным выражением во взоре, но в разной форме, сказала ему: прошлое не принадлежит нам.
Разница между ними заключалась лишь в том, что, ненасытная в удовлетворении своей страсти, Мод искала в любви чего-то нового, каких-то неизведанных наслаждений, а пресыщенная Калантан хотела чего-то чистого, простого, примитивного.
Тито был в нерешительности, какой из этих двух женщин отдать предпочтение. Он находился между двух огней…
Своими невероятными статьями Тито создал себе в редакции «Текущего момента» совершенно особое положение: ему прибавили жалование, но с тем условием, чтобы он ничего не писал.
— Вы способны написать, что папа подвергся обрезанию для того, чтобы
