ради денег, не сделаешь это ради славы, сделаешь это ради забытого искусства, ради памяти тех, кто жил во имя музыки. С верой, что когда-нибудь гитары можно будет повесить на стену, а оркестр и чистый вокал будут будить те же эмоции, что раньше просыпались только под грохот и рев.
Сюжет закручивается. Как можно связать происходящий ад и абсурд с концертом гитар для гроула с оркестром? К сожалению, в этом мире нет ничего, кроме музыки. И умалишенные слышат и видят это иначе. Вот сплелись вместе тонкая оркестровая мелодия и грохот гитар. На фоне этом прозвучал истошный крик: «Do you want Armageddon!» И вот уже танки горят, а люди умирают и спустя пару лет никто не скажет зачем. Но сейчас тяжелые гитарные рифы вплетаются в джазовую мелодию и Кали уже открыто пляшет. Скорее всего, некому и нечего будет объяснять через пару лет. Услышать бы только последнюю мелодию этого мира, а после — спать.
* * *
Аккуратный колчан стрел, ровно выстроенных в ряд, слепо и без вопросов следовал за лучником. Но уже ощущалось какое-то возбуждение и неясное убеждение, что совсем скоро наступит время предназначения. Все знали, что есть Воля и, куда бы эта Воля ни направляла, необходимо следовать за ее носителем. Не было ни страха, ни радости, ни единой мысли, ни единого стона или несогласия с предстоящей участью — была только готовность выполнить собственное предназначение. Никто не желал крови, никто не был упоен приближающейся смертью, и все знали, что это конец. Но даже имея возможность, никто бы не повернул назад. Каждый был готов, каждый ждал.
На несколько секунд движение войска остановилось. И за это короткое время показалось, что даже воздух замер, наполненный важностью предстоящего момента. И в следующий момент воин открыл колчан. Серое, затянутое тучами небо посмотрело внутрь. Холодный дождь начинал накрапывать. И хотелось поймать холодные капли, а не ощутить их на себе. В другой день такая погода показалась бы мерзкой: серое небо, мелкий дождь, ветер и холод утра. Но сегодня день смерти, и этот день с этой погодой казался самым прекрасным днем.
Несмотря ни на что, был рад, когда мозолистые пальцы ловко выхватили меня и зарядили в лук. Вид вражеского войска сузился до одного конкретного человека. Несмотря на расстояние, с радостью увидел прореху между доспехов.
Лучник сел на колено. Тетива натянулась, вдалеке раздалась команда, и одновременно рой из тысячи стрел взмыл в небо, к Солнцу. Невероятная радость и какое-то веселое отчаяние, пьянящий воздух, гул, свист, самый радостный момент за все короткое существование — ощущение последнего полета, невероятной свободы, бесконечной ясности всего происходящего… Черная туча из тысячи стрел, но все они — одно целое и полностью лишены страхов и сомнений. И когда смертоносная туча набрала максимальную высоту, на какой-то момент она повисла, закрыв Небо. В последний миг перед своим движением вниз каждая стрела наметила свои собственные цели. Когда настало время, не осталось ничего, кроме этой цели. Все огромное войско внизу сузилось, сжалось до незакрытой доспехами ноги, до щели между щитами, до стыка между доспехами. Как безумная гончая, увидев цель, туча бросилась вниз. Ведь нет ничего, кроме цели, нет ни одной преграды на пути к этой цели. Спасибо Создателю, что в конце пути он четко обозначил эту цель. Спасибо за то, что наполнил силой и дал движение на пути к этой цели.
Полет вниз продолжался целую вечность. Невероятной вспышкой наполнилась вся реальность вокруг. Оглушающий крик, фонтан крови — и спокойное забытье.
В этот момент я открыл глаза. Реальность собиралась отдельными кусками пазла. Сначала я увидел серое небо, которое закрывал черный, жирный дым. Потом из бедра донеслась жгучая, оглушающая боль. Грязные пальцы инстинктивно дернулись к источнику этой боли. Облегченно вздохнул. Нога на месте, это простая рана. Затем пришел грохот артиллерии, запах горелой плоти, железа и крови. Повернул голову, в окопе увидел своих товарищей. И в какой-то момент вспомнил свой сон, ощутил себя такой же стрелой, ощутил в голове такую же ясность всего происходящего. А в другой момент командир выпрыгнул из окопа и с криком побежал вперед. Не успела прийти ни одна мысль — уже автомат за краем окопа, грязные руки уперлись в землю и выкинули меня на поле боя. И вот я уже бегу вместе со своими товарищами. Вокруг свистят пули, гремят взрывы. Мы бежим. Ведь нет ничего, кроме цели. Ничего на пути к этой цели. И спасибо Создателю, что в самом конце он совершенно четко показал эту цель.
* * *
На этом, пожалуй, все. Самая длинная предсмертная записка закончена. Ну, может, не самая длинная, с другими, чужими, я не сравнивал. Надо иметь очень много храбрости, чтобы совершить суицид. Кажется, что это довольно безвольный, глупый поступок. Но в каких-то случаях суицид — это проявление воли и какой-то даже храбрости. К сожалению, у нас нет эвтаназии. И помощи таким, как я, у нас тоже нет. Так или иначе мы остаемся полностью брошенными. Неважно, когда это происходит, в 36 лет или в 96. Конечно, лучше бы в 96, но в конечном счете какая разница? Всю свою жизнь я повторял себе: «Я один». Не потому, что хотел быть одинок, а потому, что вокруг все доказывали это: мои друзья, моя родня, все мое окружение — все доказывали мне, что я один. В конце даже и жена, которую я действительно любил. И хоть к концу этой книги она все еще живет здесь, рядом со мной, но это мучительно больно — наблюдать, что она готовит квартиру, в которую уедет. Это похоже на гвоздь, который забили в ногу. Было больно, когда его забивали, сейчас же его медленно, но неумолимо достают. Если раньше я мог решительно отрезать ее от своей жизни, то сейчас мне надо помогать лечь, помогать встать. Я вынужден медленно наблюдать, как медленно достают гвоздь из моей ноги. Я слишком устал. На деле очень давно меня посещали мысли о самоубийстве. Но всегда мне было страшно прожить еще одну жизнь здесь в наказание за то, что я сделал. В конечном счете я верю в Бога. Но, как озарение, возникла мысль, что я в этой жизни настрадался уже достаточно и для меня самоубийство не будет грехом, учитывая все, что я рассказал в этой книге. Обо мне, правда, не будут помнить довольно долго. Может быть, поскорблят год, может, два. Но меня забудут —
