дама. Нет, даже, пожалуй, барышня — очень юная, почти девочка на вид, с выражением лица капризного и жестокого ребенка.
Одета она была в черную тунику, почти такую же, как у Ермоловой, только значительно длиннее. Кажется, общие здешние законы были для нее не писаны. Пояс на тунике был алым, и подчеркивал ее идеальную талию самым волнующим образом. Вообще, фигура барышни, как она вырисовывалась под черной шелковой тканью, была выше всяких похвал: длинные ноги, тонкая талия, волнующая округлость бедер. Герман смотрел на нее, не отрывая глаз. Ее длинные прямые волосы были распущены — тоже в отличие от прочих дам, явившихся с высокими прическами.
На землю Германа вернул пойманный им взгляд майора Ермоловой, стоявшей по другую сторону пруда, и сделанный ею жест «предельное внимание». Герман кивнул ей в ответ. Начальница была права — явно начиналось главное.
Между тем баронесса не двигалась, лишь слегка поворачивая голову. Ее глаза словно не смотрели ни на кого конкретно, а лишь — в пространство. Это были глаза сомнамбулы.
— Почему здесь так светло? — проговорила она, почти прошептала, но шепот ее, разнесенный, должно быть, магией, был прекрасно слышен Герману, стоявшему в задних рядах толпы.
Едва она это проговорила, как летающие огненные плошки начали одна за другой гаснуть, а некоторые из лакеев потушили факелы.
— Вот так лучше, — она кивнула и сделала шаг вперед. Герман подумал, что сейчас она плюхнется в воду, однако же баронесса просто стала спускаться к мраморной балюстраде по невидимой лестнице, словно просто шла по воздуху. По толпе пронесся стон восхищения.
— Благодарю вас всех за то, что почтили мое жилище визитом сегодня, — произнесла она, встав миниатюрными ножками на балюстраду. — Вы знаете, каждый, кто войдет сюда, найдет здесь то, что ищет. Желаю каждому из вас обрести искомое. Ну, а теперь… вы, конечно же, ждете этого слова…
Ее голос чуть дрогнул, она сделала театральную паузу, несколько сотен человек, казалось, слушали ее затаив дыхание.
— Ночь! — воскликнула она, тряхнув фантастической красоты волосами и убрав со лба непослушную прядку.
В следующее мгновение половина из оставшихся плавать в воздухе светильников погасла, и в толпе началось шевеление, а вслед за ним тишина взорвалась многоголосым гомоном.
— Первый выбор!
— Первый выбор!
— Первый выбор!
— Нет, это мой!
— Но позвольте!
— Первый выбор!
— Не мешайте, дайте пройти!
— Первый выбор!
— Первый выбор!
— Первый выбор! — услышал Герман уже совсем рядом с собой, а его плечо, свободное от наплечника накрыли пухлые короткие пальцы. Он повернулся и увидел рядом с собой сияющее улыбкой из-под алой полумаски лицо давешней матроны.
— Я ваша первая выбравшая сегодня, — провозгласила она торжественно. — Пойдемте, мой рыцарь. Мне уже не терпится…
— Но позвольте… — проговорил Герман, растерянно оглядевшись. — У меня, видите ли, некоторые дела…
— Ваши дела подождут, — она причмокнула влажными алыми губами. — Вы знаете правила. Раз я первая вас выбрала, вы теперь мой, никуда не отпущу.
Она в самом деле вцепилась в его руку, словно всерьез боялась, что он даст деру.
— Да я и не убегаю, — Герман усмехнулся немного натянуто. Он украдкой огляделся по сторонам.
Собираясь на маскарад, куда полагается идти в столь фривольных нарядах, да еще и в тематике Древнего Рима, он, конечно, должен был догадаться, чем все закончится, хотя и не предполагал, что оргия начнется столь быстро и примет такой гомерический размах. Некоторые начали сбрасывать одежду прямо здесь, на поляне у берега пруда. Краем глаза он увидел, как давешний сенатор, ныне облаченный в костюм постаревшего Адама, бесцеремонно лапал за мягкое смущенную полуодетую даму.
Другие, кто, видимо, был слегка постыдливее, расходились по сторонам, к ближайшим кустам или беседкам, кто парами, а кто и более многочисленными компаниями. Впереди же, на другом берегу пруда, он заметил Ермолову, явно ангажированную разом двумя мужчинами. Один, дородный господин лет пятидесяти, видимо, изображал Цезаря с золотым венцом на лысой голове. Второй был высок, мускулист и смугл, а наряжен был в доспехи легионера, впрочем, мало что скрывавшие, как и наряд Германа. Особенно теперь, когда смуглый центурион уже наполовину их снял.
Майор, бледная, со сбитой прической, затравленно озиралась по сторонам в поисках поддержки. Завидев Германа, она устремила на него взгляд, полный безмолвной мольбы.
На секунду Германа обуяла мстительная радость от того, что высокомерная начальница оказалась в столь пикантном положении. Но он быстро подавил в себе недостойное чувство. Ермолову, как ни крути, нужно было спасать от немедленного изнасилования. Этого требовал и долг джентльмена, и карьерные соображения. Вот только как бы отвязаться от матроны?
Он бросил на нее взгляд через плечо, обреченно осознав, что она не отстанет, а при его попытке сбежать, пожалуй, сделает скандал, так что хлопот потом не оберешься. Что же тогда? Осуществить ее желание? Однако слабость Германа к женщинам с пышными формами никогда не принимала столь экстремальных величин, и даже не приближалась к ним. Да и Ермолову надо было спасать прямо сейчас.
— Пойдемте, мадам, — решительно произнес он и потянул даму за собой сквозь редеющую толпу, направляясь в обход пруда к другому берегу. Кое-где вокруг уже виднелись торчащие из-под тог и доспехов колышущиеся ягодицы, то и дело по сторонам раздавались сладострастные стоны. При других обстоятельствах Герман совсем не прочь был бы поучаствовать в общем веселье, но сейчас было явно не до того. Оставалась ведь еще и неизвестная опасность, грозящая неизвестно кому, неизвестно от кого.
— Я знаю одно чудесное место, где нам никто не помешает, — проговорил он через плечо едва поспевавшей за ним матроне. Она на это могла бы возразить, что им бы никто не помешал и прямо здесь, на лужайке, рядом с десятком таких же сплетшихся тел, однако она ничего не ответила, лишь спешила за ним следом. Герман же направился прямо к двоим римлянам, уже почти стянувшим с оцепеневшей от ужаса Ермоловой тунику, под которой, похоже, и впрямь не было совершенно ничего.
— Помогите! — вскрикнула она, увидев, что Герман рядом, и рванулась к нему, схватила за портупею и вызвала возмущенное сопение со стороны матроны, увидевшей, должно быть, в Ермоловой свою соперницу.
Смуглый легионер — наверняка кавказский князь-оборотень — утробно взревел и кинулся за ней, грубо схватив майора за талию.
— Нэ нарушац! — прорычал он. — Пэрвый выбор!
— Да, да, я первая выбрала! — возмущенно поддакнула ему матрона.
Товарищ же горца схватил майора за подол туники и бесцеремонно вздернул ее. Сверкнула белая кожа, Герман не выдержал и ударил наглеца по руке.
— Это бесчестно! — воскликнул он. — Она не желает, отстаньте от нее!
Ермолова спряталась за его спиной рядом с удивленно притихшей матроной.
— Бэсчестно! — пророкотал горец, задыхаясь от возмущения. — Да как вы…
— Милостивый государь, — голос Цезаря, напротив, был холодно спокойным. — Произнесенные вами слова не могут быть… так просто произнесенными в приличном обществе и оставленными без последствий. Либо вы немедленно извинитесь за свое отвратительное поведение и оставите нас с дамой, либо я буду вынужден принять меры.
— Ныкаких мэры! — рыкнул его спутник. — Пусть отвэтит!
Вокруг них постепенно стала образовываться толпа зевак. Некоторые даже отвлеклись от более приятного занятия ради того, чтобы поглазеть на разгорающийся скандал.
— Я со своей стороны не вижу ни единого поступка, за который мне следовало бы извиниться, — процедил Герман.
Краем глаза он с досадой увидел, что сквозь толпу зевак к ним протискивается египтянин-дворецкий в компании двух дюжих молодцов. Очень походило на то, что кого-то сейчас отсюда выведут, и Герман даже догадывался, кого именно. Возможно, это даже было бы не худшим выходом из щекотливой ситуации, однако операция, конечно, тогда будет провалена.
— В таком случае маску долой! — прошипел он. — И назовитесь, немедленно! Шутки закончились!
Герман помедлил секунду, а затем снял свою маску.
— Корнет Герман Брагинский к вашим услугам, — произнес он. — Это вызов?
— Князь Святослав Паскевич, — произнес Цезарь, обнажив одутловатое лицо с припухшими веками. — Да, это вызов. Здесь же, немедленно.
Глава четырнадцатая, в которой идущие на смерть приветствуют
Герман осознал, что он крепко влип. Паскевичи, потомки самого именитого полководца времен Сопряжения, были одним из самых
