Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
вошли в распростертые объятия Золотого Рога. Никакая делегация от La Serenissima ее на причале не встречала. Она закрыла глаза и окончательно осознала, что все, что она когда-либо знала, ушло от нее навеки.
Глава 31
Маниса
Гюльбахар наблюдала за всадниками из-за решетчатых окон дворца. Звон железных подков по гладким камням римской дороги гулким эхом отражался от скальных стен долины. Это живо напомнило ей ежечасный бой курантов в Старом дворце. Теперь это был иной и недосягаемый мир. Но истосковалась она не по его пыльным лестницам или продуваемым сквозняками комнатам, а по Сулейману. Теперь, при всей свободе ее новой жизни вдали от гарема, постель ее оставалась неизменно холодной.
Вечернее солнце утонуло за пшеничными полями, и бриз донес запах дровяного дыма.
Всадники приближались. Их было двенадцать. Возглавлявший кавалькаду что-то говорил своей свите, и раскаты его голоса доносились из долины даже сюда, наверх. Смуглый, с редкой бородкой, в свободном халате. Через его седло перекинут добытый олень со стрелой в шее, а бок коня забрызган кровью.
Мустафа.
– Стало быть, на ужин у нас сегодня оленина, – пробормотала она. Ее сын выглядел весьма довольным собой. Гарцует как истинный шехзаде, думала она. Мустафа что-то крикнул своему эскорту. Слова на ветру потерялись, но в ответ разнесся зычный мужской хохот.
«Мой сын будет лучшим из лучших османских султанов всех времен, – с гордостью думала она. – Однажды он даже собственного отца превзойдет! Столько талантов и так мало изъянов! Он и охотник знатный, и дюжиной языков владеет, и в математике нет ему равных. Все его любят».
Охотники спешились во дворе под окнами. Мустафа поднял голову и помахал матери. Видеть ее он не мог, но знал, что она там и любуется им.
Ужинали в тишине. Трижды описав во всех подробностях, как подстрелил оленя, Мустафа почувствовал, что беседа не клеится. Он воодушевлен успехом, а мать мрачнее тучи и так и норовит портить ему настроение.
– В чем дело, мать?
– Мы должны подумать о твоем будущем, – сказала она.
– Только не это, сколько можно! – рассмеялся он. – У меня наипростейшее будущее из всех ныне живущих. Пока что я наместник султана в Манисе, а со временем сам стану султаном Османов. О чем тут думать-то?
– А точно ли станешь? Султаном-то?
Улыбка сошла с его лица.
– Мать, ну пожалуйста…
– Часто ли твой отец к тебе сюда наведывается? А ведьма тем временем своими кознями распространяет свое влияние при дворе все дальше и глубже.
– Как он правит своим гаремом – не мое дело.
– Ты слепец.
– А тебе повсюду мерещится заговор.
– Она пыталась тебя отравить!
– Никто так не считает, кроме тебя.
– Кто, кроме нее, мог желать тебе смерти?
– У Османов много врагов.
Гюльбахар хлопнула ладонью по столу, даже испугав его.
– Конечно, это было она. Ты – единственное препятствие на ее пути.
– Отец бы меня никогда не предал.
– Я тоже когда-то так думала.
Мустафа отодвинул тарелку.
– Чего ты от меня хочешь?
– У тебя множество друзей в Высокой Порте. Может, пора ими воспользоваться?
– С какой целью?
– Твой дед знал ответ на этот вопрос.
Мустафа побледнел.
– Я не подниму руку на своего отца. Это страшный грех перед Всевышним.
– Есть грехи пострашнее, и они прямо сейчас творятся в стамбульском дворце.
Мустафа поднял палец, и глухонемой слуга поспешил к нему с чашей ароматной воды. Омыв пальцы, он протянул их для вытирания.
– Престол передается по воле Аллаха. И я против нее не пойду. – Он перегнулся через низкий дастархан и взял ладони Гюльбахар в свои.
– Я тебя люблю, мать, но тебе повсюду грезятся призраки. Если Хюррем против меня что-то злоумышляет, она за это рано или поздно ответит. Но отцу я вреда не причиню.
После его ухода Гюльбахар посидела некоторое время в молчаливом раздумье. Затем хлопком в ладоши приказала слугам убрать со стола посуду и послала служанку за Гюзюль.
Кызляр-агасы оказался не сильно старше самой Джулии. На нем был цветистый шелковый кафтан, а поверх него – подбитый горностаем изумрудно-зеленый ментик с рукавами до полу. На пухлых пальцах красовались толстые перстни с рубинами. На коленях дремал белый кот.
Через все лицо пролегал безобразящий его сабельный шрам.
– Снимите с нее никаб, – приказал он.
Джулия в достаточной мере усвоила турецкий по пути из Алжира, чтобы понять смысл сказанного. А еще она усвоила, что во избежание унижения ей лучше безропотно подчиняться. Поэтому, услышав приказ, она откинула с лица черную кружевную вуаль собственноручно.
Кызляр-агасы дернулся в кресле так, будто получил удар ножом в спину. У него отвисла челюсть – и он тут же вскочил, уронив на пол спящего кота.
– Уберите ее прочь отсюда! – Слуги заколебались. – Живо! Вон ее!
Но прежде, чем они успели ее уволочь, он сам метнулся к двери и, вылетев вон, с треском захлопнул ее за собой.
Глава 32
Все бразды управления Османской империей вели в Куббеалты, зал заседаний Дивана. Вот уже восемьдесят лет в этой маленькой палате под сторожевой башней Второго двора султаны по четыре дня в неделю вершили суд, принимая прошения, разрешая споры, встречая послов и определяя внешнюю и внутреннюю политику. Всякое решение – от улаживания мелких юридических недоразумений между купцами до объявления войны – принималось именно здесь.
Утром в день Дивана снаружи через весь сад тянулась длинная очередь просителей, чающих вынести свое дело на суд султана. Сулейман восседал на подушках на помосте напротив входа с великим визирем по правую руку и губернаторами Румелии и Анатолии за спиной. По обе стороны от помоста сидели аги, паши и муфтии в порядке старшинства их чинов. Указы и судебные решения султана протоколировали имперские нотариусы.
Право голоса принадлежало одному лишь султану. Остальные имели возможность высказывать свое мнение лишь по его просьбе, либо в тех случаях, когда от них требовалось разъяснение того или иного положения светского или религиозного закона, знатоками которого они являлись. Вердикт султана по всякому вопросу был окончательным и обжалованию не подлежал.
Сулейман всем этим пресытился сверх меры. С некоторых пор он передал полномочия главы Дивана Ибрагиму, и тот с его высочайшего соизволения теперь председательствовал там вместо него. О своих решениях Ибрагим докладывал Властелину жизни дважды в неделю, а султан их лишь утверждал. В стене над диваном Ибрагима имелось маленькое решетчатое оконце, через которое Сулейман мог при желании в любое время наблюдать за ходом дел, сам оставаясь незамеченным. Это была мера, призванная держать Ибрагима в узде; впрочем,
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
