Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
Евлампия была сегодня в ударе и одна стоила всей артели дураков, нанятой князем. Она то кричала грудным младенцем, то «гулила», то начинала петь, по-детски фальшивя и пришепетывая. Карлица слыла великой мастерицей по части звукоподражания, и гости, покатываясь со смеху, громко аплодировали ей. Как раз в это время слуга возвестил о прибытии генерал-губернатора Ростопчина с супругой и дочерью. Смех и аплодисменты в тот же миг стихли. В зале установилась гробовая тишина, и многим гостям даже показалось, что стало темнее, будто половина свечей разом погасла. Если бы Белозерскому вздумалось угостить публику показом бородатой женщины или сиамских близнецов, и то бы не было такого удивления, какое вызвал приезд ненавистного губернатора. Федор Васильевич, войдя в залу и увидев обращенные на него нелюбезные взоры, несколько смутился. Раньше этого за ним не водилось. Он привык брать публику нахрапом, веселой шуткой, пословицей к месту и не к месту, не гнушался и скабрезностей, полагая, что скабрезность лучше пароля открывает двери в любой московский дом. Но теперь у графа будто язык свело, и некстати явилась страшная мысль: «А ведь они меня, пожалуй, на куски разорвут! Только скомандуй мерзавцам!» В тот же миг перед ним возник образ молодого парня, истерзанного толпой, лежащего в кровавой луже. На самом деле губернатор не видел, что сталось с купеческим сыном Верещагиным. Он отдал его на самосуд черни, а сам сел в карету и уехал. Но этот обрубок человека, это кровавое месиво вдруг стало являться ему в последние дни. Не то чтобы навязчивая картинка его сильно мучила, он видал картинки и пострашнее, но она вызывала смутную досаду и мешала спокойно уснуть.
Граф поискал глазами князя, однако Илья Романович еще не спустился в залу. После неприятного разговора с племянницей он заперся у себя в кабинете с Илларионом, словно совсем забыв о гостях. Пауза мучительно затягивалась, и даже Софья, которая все эти дни храбрилась, почувствовала тягостную неловкость и опустила голову, словно разглядывая навощенный паркет. Екатерина же Петровна, напротив, стояла, выпрямившись, с каменным лицом и шептала что-то на латыни, в которой граф не был силен.
— Что ж ты, батюшка, в дверях-то застрял? Аль напугал кто? — раздался в тишине звонкий, детский голосок Евлампии, невольно вызвавший несколько смешков. — Мы не нехристи какие, гостям завсегда рады! Проходи, пожалуй, не стесняйся, да и семейство свое не забудь у порожка.
В тот же миг к губернатору подскочил тщедушный человечек лет шестидесяти, в громадном белом парике, делавшем его голову слишком крупной по отношению к маленькому тельцу, нарумяненный и напомаженный по старой моде. Это был Абрам Петрович Мазаев, живая тень славной гвардии екатерининских орлов, известный проныра и светский лизоблюд. Он уже все рассчитал своим старческим умишком, привыкшим к придворным интригам: «Да, государь не отвечает на письма губернатора, что прескверно, однако ж и отставки ему не делает, а стало быть, это и не опала…»
— Давненько с вами не видались, ваше превосходительство, — расплылся он в улыбке, показывая фальшивые желтые зубы, окончательно делавшие его похожим на ходячего мертвеца. — Небось и имя-то мое запамятовали?
— Что вы, что вы, Абрам Петрович!
Еще год назад Ростопчин не подал бы ему и двух пальцев, а нынче вцепился в этот живой призрак обеими руками, как в спасительную соломинку.
— Старый друг лучше новых двух…
Старик Мазаев напомнил графу, что встречал его при дворе еще в незапамятные времена и что тогда Федор Васильевич, будучи зеленым юнцом, уже проявлял недюжинные способности, особливо в представлении и отгадывании пословиц, за что был отмечен и обласкан императрицей Екатериной. Мазаев горячился и брызгал слюной, вспоминая «матушку», а граф кивал головой и натянуто улыбался, краем глаза наблюдая за тем, что происходит в зале. Гости постепенно приходили в себя. Одни горячо обсуждали появление градоначальника, другие, посчитав себя глубоко оскорбленными, потянулись к выходу. Последних оказалось немного, хотя высказывания московских дворян о губернаторе после пожара были столь гневными, что казалось невероятным увидеть их за одним столом с Ростопчиным. Однако ж многообещающий ужин князя Белозерского сломил честолюбивые намерения этих господ.
Софья уже оправилась от первого смущения. Заметив издали свою знакомую, юную княгиню Долгорукову, она улыбнулась ей и приподняла сложенный веер в знак приветствия. Та резко отвернулась и заговорила с одутловатым пожилым господином, который отвечал ей, одновременно меряя Софи наглым взглядом, ясно говорящим: «Не найти тебе нынче жениха во всей Москве! Эх, не найти!»
— Как вы думаете, маман, — обратилась девушка к графине, которая в это время с интересом разглядывала картину Буше, — если бы Элен Мещерская была жива, она бы тоже нас презирала?
Оставив без внимания вопрос дочери (Екатерина Петровна не любила вдаваться в абстрактные рассуждения), та спросила:
— Как ты находишь вкус князя?
— Отвратительным, — поморщилась девушка.
— Но почему? — удивилась графиня. — Ты же всегда отдавала предпочтение французскому стилю!
— Грифоны, химеры и лионский бархат напоминают мне замок Синей Бороды. А эта заплаканная дева, — кивнула она на картину Буше, — одну из его замученных жен. На мой вкус, все это слишком бросается в глаза и совсем некстати.
Как раз в это время в залу наконец вошел хозяин дома и первым делом бросился с распростертыми объятьями к губернатору.
— Дорогой Федор Васильевич, покорнейше прошу извинить! Хлопоты одолели! — При этом Илья Романович состроил такую скорбную мину, что можно было подумать, он хлопочет не меньше как о благе всего человечества. Заметив, что в товарищи к губернатору набивается пронырливый старик Мазаев, князь брезгливо повел носом: — О, многогрешные мощи воскресли из небытия! Ступайте, Абрам Петрович, к шутам и не докучайте нам своими замшелыми россказнями о допотопных временах. Мы с дражайшим Федором Васильевичем не любим, когда при нас выбивают ковры!
— Да я ничего… Я только, хе-хе… — смешался Мазаев и в ту же секунду ретировался.
— На безрыбье и рак рыба, — горько усмехнулся Ростопчин вслед старику.
— Помилуйте, граф! Сейчас мы с вами и стерлядок, и осетров отведаем! Уж не побрезгуйте, ведь повар мой не француз, а самый что ни на есть русопят! — Белозерский обнял губернатора за плечи и повел в другую залу, где стол, рассчитанный на двести персон, уже ломился от яств и был уставлен напитками на любой вкус — от обычного русского травника и кизлярской водки до изысканных венгерских и французских вин.
Когда Елена наконец решилась покинуть свою комнату, перед ней возникло неожиданное препятствие.
— Не велено пускать вас к гостям, барышня, — произнес Илларион с самодовольной улыбкой, нагло прикусывая зубочистку и даже не выказывая намерения вынуть ее изо рта.
— Вот как? — смерила его ледяным взглядом Елена. — Князь боится меня?
— Об том нам ничего неизвестно, а только не велено, и все.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
