Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
не пропадало. Мы продолжали ждать.
Когда мои дежурства подошли к концу, у меня перед сменой выдался выходной. Вернее, в рабочем графике стоял выходной, однако на деле это были лишь сутки, за которые нужно перестроить свои биологические часы, чтобы снова бодрствовать днем. Прежде чем направиться в отделение неотложной помощи, я зашла в общую палату и села за компьютер. Только начала просматривать список пациентов, как по коридору к сестринскому посту прибежала мама Джил.
– Пожалуйста, пойдемте со мной, – сказала она. – Джил как-то странно дышит.
Если вам когда-либо доводилось сидеть рядом с умирающим человеком, то вы представляете, что слышала мама Джил. Учебники пытаются описать это дыхание. Они дают ему название и предпринимают попытку его проанализировать, однако этот специфический звук невозможно представить, пока сам не услышишь.
Я посмотрела на Джил. Она лежала на спине с закрытыми глазами. Теперь, когда агония и боль лечения остались позади, ее лицо разгладилось. Она никогда не выглядела такой расслабленной, и я впервые заметила проблески той Джил, какой она была до рака. Когда она все еще была Джил.
– Думаю, ей уже недолго осталось, – повернулась я к ее родителям. Они выглядели маленькими и разбитыми. – Хотите, чтобы я посидела с вами?
Я ни секунды не сомневалась, что они согласятся.
– Это было бы замечательно, Джо, – сказала мама Джил. – Если вы не против.
Конечно, я была не против.
Ее родители сидели по обе стороны кровати, и я перевела свой пейджер в беззвучный режим, опустившись на пластмассовый стул у дальней стены. Окно в этой одиночной палате выходило на небольшую тропинку, которая вела к служебному входу в больницу, и за задернутыми жалюзи слышались чьи-то шаги. Повседневная болтовня. Смех. Часы, которые не остановились.
На фоне всего этого звучало дыхание Джил. Замедляющееся, ускользающее.
Мать Джил посмотрела на меня.
– Я не знаю, о чем говорить, – сказала она.
– Почему бы вам не рассказать о Джил до болезни? – ответила я. – О том, что вызывало у нее смех, какой она была в детстве. Пускай последним, что она услышит, будут счастливые воспоминания.
Следующие несколько минут я слушала о жизни, прожитой параллельно моей. Наши пути никогда не пересекались, однако их объединяли истории про карманные деньги и походы с палатками, а также плакаты на стене спальни. Пока рассказывались эти истории, промежутки между вдохами Джил становились все больше и больше.
Пока…
– Джил уже давно не делала вдоха, не так ли? – заметила ее мама.
– Да, – ответила я. – Уже давно.
Я подошла к кровати и прижала кончики пальцев к коже Джил. Я высматривала какой-либо намек на движение ее грудной клетки. Мы простояли втроем всего пару минут, однако они показались вечностью. Я знала, даже без этих проверок и наблюдения, потому что в воздухе что-то поменялась. В комнате стало совсем по-другому.
– Я очень сожалею, Джил умерла, – сказала я.
Шаги на тропинке за окном и звуки за дверью ее одиночной палаты, казалось, на мгновение затихли, и мы какое-то время стояли не двигаясь, в полной тишине. Наверное, шум никуда не делся, но под тяжестью происходящего в той комнате мы его попросту не слышали, или же, возможно, Джил нужна была тишина, чтобы нас покинуть. Следующим, что я услышала, был плач матери Джил, очень тихий плач. Плач человека, чей близкий пал жертвой этой жестокой болезни – смесь облегчения от закончившихся страданий и отчаяния от несбывшихся надежд. Скорбь по несостоявшемуся будущему.
Ее мать встала и показала рукой на шею Джил.
– Не могли бы вы выпрямить ее цепочку? – сказала она. – Она перекрутилось. Она ненавидела, когда ее цепочка перекручивалась.
Джил носила очень тонкую цепочку с небольшим кулоном из аметиста. Камень, соответствовавший ее месяцу рождения. Ее талисман. Мой талисман. Аккуратным движением я просунула руку ей под шею и поправила цепочку, чтобы застежка была сзади, а крошечный камень лежал ровно. Такие вещи обычно делаешь для подруг или для мамы.
– Простите, – сказала я, почувствовав нахлынувшие слезы. – Простите.
Временами можно заставить себя сдержать слезы, когда они могут немного подождать, однако порой они не поддаются контролю, и эмоции накатывают с такой силой, что только и остается, что дать им волю.
Я оплакивала не только Джил. Я оплакивала пожилую пару, на чьих глазах их единственный ребенок сделал свой последний вздох, я оплакивала несправедливость, страдания и неисправную систему. Все те случаи, когда мне приходилось сдерживать слезы.
– Это так непрофессионально, – сказала я. – Простите.
Мать Джил обняла меня.
– Вы в первую очередь человек и уже потом врач, и вы представить себе не можете, как приятно знать, что Джил столько для вас значила.
Мы стояли втроем в полумраке комнаты, оплакивая человека, заслуживавшего более долгой жизни.
Я оставила родителей Джил попрощаться с ней и вернулась в общую палату. Свет и шум повседневной жизни казались невыносимыми. Я продолжала плакать. Я сомневалась, что вообще когда-нибудь смогу остановиться.
Другой молодой врач посмотрела на меня и взяла у меня из рук пейджер. Она была доброй и понимающей.
– Иди, – сказала она. – Иди!
Я покинула больницу и вышла на маленькую тропинку – она была видна из окна одиночной палаты Джил. Я поднялась по крутому склону, по которому многие срезали путь, из-за чего трава там превратилась в грязь, и прошлась до дальней стороны парковки.
Лишь в своей машине я могла почувствовать себя в одиночестве, так что уселась на водительское сиденье и зарыдала. Все мое тело содрогалось от яростных всхлипов, а легким недоставало воздуха.
Я смотрела на больницу и не понимала, как вообще со всем этим справлялась. Наверное, я смогла бы каждый день переносить страдания и несправедливость при должной поддержке. Хотя в этом здании и работали чудесные, добрые врачи, были и другие, которые проходили мимо в коридоре, не обращая никакого внимания на твое самочувствие, чьи брызги слюны прилетали тебе в лицо, те, кто словно радовался твоим неудачам. Мысли о таких людях обычно лезут в голову с утра пораньше, не дают спать, лишают радости и удовольствия от работы.
Возможно, когда они сами были младшими врачами, им тоже доставалось от окружающих. Возможно, они чувствовали себя обязанными передать это наследие следующему поколению, или же просто не все хорошие врачи одновременно и хорошие люди.
Сидя здесь, я понимала, что больше не вынесу, и инстинкт самосохранения убеждал меня завести машину и уехать прочь. Правда, я не знала, куда мне деваться. Я
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
