class="v">Себе невесту я найду
В канаве под забором.
Й-ех! Надоела мине ета жизня,
Я ищу себе покой!..
Позабыт, позаброшен,
С молодых юных лет…
От яблока, предложенного Олей, Виктор отказался.
Глава третья
1
Вечером Константина позвали к коридорному телефону. Звонила Ольга: на Трехгорке неприятность. Она туда едет, а потом ночь дежурит в райкоме. Пусть он не беспокоится.
— Ты скажи, — встревожился Костя, — неужели стала?!.. Ты понимаешь вопрос? Стала?..
В эти месяцы были случаи конфликтов на некоторых фабриках. Помедлив, Оля ответила:
— Да. Смотри никому не проговорись. Слышишь?
— Не беспокойся. Может быть, я могу вам пригодиться? Ведь я же к вашему райкому прикреплен.
— Нет, людей здесь достаточно. Я думаю, все обойдется.
— Можно тебе ночью позвонить на дежурство?
— Лучше не нужно, Костик. Я тебе утром сама позвоню.
Утром она позвонила, что вернется домой к вечеру. На вопрос, все ли улажено, отвечала:
— Пока еще нет.
Позвонив мужу утром, Оля еще раз отправилась на Трехгорную мануфактуру. Вчера она была в общежитиях-казармах, говорила с Феней Лопатиной и другими работницами. Они ничего не знали вплоть до самого конфликта. По их словам, всю волынку «мужики завели». Какой-то Лазарев собрал «митинг», его же выбрали в «делегаты». Он будто бы сказал:
— Знаю, продадите меня, как Иисуса Христа!
Причины недовольства секрета не составляли: не у одних трехгорцев низкие заработки, а в падающей валюте так и почти на нет сходят. Но подбить рабочих на остановку фабрики могла лишь вражеская рука.
Приезжал секретарь райкома, приезжали из МК; пытались убедить, чтобы стали на работу, стыдили, что позорят они славное революционное прошлое Красной Пресни, — но в ответ раздавалось одно: «Долой, долой!» Своих коммунистов, из фабричной ячейки, и подавно не слушали. Среди тех, у кого в деревне свое крестьянское хозяйство — а таких на Трехгорке много, — кто-то ведет агитацию, чтобы «домой собирались».
Большинство работниц держалось в стороне от конфликта. «Бабы» на фабричный двор почти не показывались, сидели по казармам. Работу, однако, прекратили все.
— Мир так решил, — оправдывались по-крестьянски.
Сегодня утром, как только Ольга Лесникова пришла в общежитие, кто-то вбежал с известием, что на фабричном дворе выступает Калинин. Все опрометью бросились туда. Когда Ольга с работницами протискивалась через проходную, со двора долетел взрыв хохота: Калинин чем-то рассмешил толпу.
— Чего он сказал? Чего сказал?.. — спрашивали работницы.
Калинин говорил с платформы грузовика, держа в руке фуражку. Ветерок шевелил ему прядки волос, в очках поблескивало солнце. «Волосы еще темные, а бородка-то все седеет и седеет», — отметила про себя Оля. Она видела Калинина не впервые. Секретарь райкома Туровцев, тоже в очках, невысокий ростом, стоял в гуще рабочих и, поднимаясь на цыпочки, тревожно осматривался.
— Михал Иваныч, не у тебя просим, у государства! — сказали из толпы.
— А вы думаете, государство меня богаче?
— Он сказал, — объясняли подошедшим, — «Будь я Прохоров, вынул бы из кармана пачку сотенных, вот вам прибавка…»
— И свой карман вывернул, а в нем пусто!..
— Тише! Не мешай слушать!..
— Россией сто тысяч богачей правили, так им нехитро было за счет ста миллионов припеваючи жить, — продолжал между тем Калинин. — А попробуй-ка все сто миллионов из ямы вытянуть да всем необходимым снабдить, да еще после такой разрушительной войны! Царю западные банкиры по пятьсот миллионов золотом в год займов подкидывали, а нам помощи ждать неоткуда, и ехать учиться, как строить рабоче-крестьянскую власть, тоже некуда и не у кого. Мы первые, и мы одни пока что на всем белом свете… Знает наше правительство, что впроголодь вы живете, — да ведь разве забастовкой делу помогать нужно? Вы не у капиталиста-частника. Забастовки — оружие пролетариата в борьбе с буржуазией, а вы против кого это оружие подняли? На кого им замахиваетесь? На самих себя?
Толпа слушала, как замерла.
— Чем мы с вами живем, чем держимся? Трудом рабочих и крестьян! А вы свою же фабрику останавливаете, сук, на котором сами сидите, под собой рубите. Я, Калинин, во главе ЦИК держусь только вашей волей, волей рабочих и крестьян! Не потому держусь, что лично я умней или образованней Керенского, которого народ сшиб за то, что он служил буржуазии, а потому держусь, что вами на это дело поставлен такой, каков я есть. Что же, я меньше вашего, что ли, хочу, чтобы вы лучше жили? Коли вы умней меня, подскажите советской власти, как ей поскорее страну из разрухи вытащить. Давайте об этом поговорим. Но помните, что вы не одни у вашего государства!..
Из проходной искали в толпе секретаря райкома, — его вызывали к телефону. Он заметил Лесникову и послал ее вместо себя. После телефонного отчета о происшествиях на фабрике за последние часы Ольга возвратилась во двор, когда Калинину кто-то из толпы говорил:
— Михаил Иванович, хотя бы грех пополам, что ли?
— Что значит пополам?
— Ну, мы бы на работу стали, а вы бы нам простой оплатили.
— Э, нет! — Калинин погрозил пальцем. — Вы день-два гуляли? Гуляли. За что ж платить? За прогульные дни платить советский закон не разрешает. Государство от простоя фабрики убытки терпит, за что же оно будет еще вам платить?
— Значит, вы так ничего нам и не обещаете?
— Как ничего? — возразил Калинин. — Обещаю! Обещаю, что если вы немедленно станете на работу, то чем выше вы поднимете производство и чем скорее удастся советской власти укрепить нашу червонную валюту, тем скорее поднимется ваша заработная плата. И мое жалованье, — добавил он шутя.
Поднялся смех опять.
— Ну, хитер, Михал Иванов!.. На кривой нас объезжает!
«И эти вчера не хотели слушать наших ораторов!» — смеясь и с восторгом говорила себе Ольга.
— А чем я хитер? — с серьезным лицом спрашивал в это время у толпы Калинин. — Нет тут никакой хитрости! Разве я чего не прямо вам сказал? На какой такой кривой я вас объезжаю? Юлил я в чем-нибудь перед вами, что ли?
— Да нет уж… Чего там! — послышалось с разных сторон. — На нет и суда нет.
— Кабы можно было, ты бы, чай, сделал, а?..
— Так, значит, становитесь на работу?
Толпа притихла.
— Решайте! Мое дело разъяснить вам положение, а решать вам.
— Накажете нас за забастовку?
— Вас не накажем.
— А зачинщиков? — спросили из дальних рядов.
— Не знаю, — отвечал Калинин. — Что я могу заранее сказать? Будет разобрано, кто и с какими целями вас научил останавливать фабрику. Шуточное ли дело — такую махину остановить! Об этом вся страна узнает, а за границей враги на наш счет злословить будут.
