всё высказать достойно? Хотя и нет за мною наблюдателя, но хочется сложить что-то гармоничное и приятное, поскольку самый большой ценитель красоты теперь я сама. В толпе мы строгие судьи всем, кроме себя, но стоит оказаться в одиночестве, как ты в одном лице и арбитр и ответчик. Вот если бы впереди маячила хотя бы дохлая надежда вновь слиться с теми, кто был дорог, враз появилось бы искушение приукраситься. Но мне-то зачем, когда и надежда уже растаяла вместе с иллюзиями?
Возможно, ничего особо стройного у меня не выйдет, однако попытка-не пытка, голова работает и, если начну сбиваться с мысли, сама же себя и поправлю. Ленивые мозги умирают раньше мышц, и тренировка памяти – хорошее средство от деменции, как врачи элегантно называют слабоумие. И времени у меня навалом, правда, только теоретически: в любое мгновение оно может оборваться, не спрашиваясь и даже не уведомляя. Но ведь под дамокловым мечом провидения человек, не задумываясь, ходит каждый день. Надо надеяться, Господь милостив и даст мне срок перемыть косточки собственной жизни. И чего в ней только не случалось – срок-то внушительный!
Благодаря звучному голосу и здравым суждениям, часто кажусь незнакомцам намного моложе своего возраста. Некоторое время назад – я ещё передвигалась относительно бодро и скоро, а спину держала прямо – в поликлинике молоденькая врачиха, очень пригожая, но без интереса и теплоты во взгляде, начала усердно строчить в медицинской карте. Спросила заученно:
– Год рождения?
Я ответила, она механически записала, потом остановилась и наконец подняла на меня недоверчивые глаза.
– Получается – вам восемьдесят лет?
– Представьте.
Выражение лица докторши было красноречивее слов: для неё 1933 год, отмеченный в истории страны голодомором и созданием, по мановению сталинской руки, Северного флота, выглядел так же экзотично, как для меня 812-й.
Я не стала объяснять ей, что, засыпая, поднимаю кончики губ в улыбке, чтобы с помощью мышц побуждать организм испытывать эмоции счастья, а старость так усердно не комкала лицо. Мне нравится жить, нравится даже одиночество. Не нравиться может книга, шоу, человек, но жизнь? Почему этого нужно стыдиться и думать, что моя жизнь не удалась? А у кого удалась? У известного писателя, который умер, не успев выговориться, у всенародно любимого актёра, который застрелился с перепою, у великого учёного, умершего не дождавшись признания?
У меня нет претензий к Создателю. Я обыватель, и всё обывательское у меня сбылось: муж, квартира, машина. Меня любили и я любила, передав детям мятежные гены Дона. Кто знает: не погибни он в катастрофе, его талант мог истощиться и всё достигнутое пошло бы прахом. Может, он погиб вовремя, так ведь тоже бывает. Разве счастлив тот, кто живёт долго? Счастлив – кто не перестаёт стремиться к недостижимому.
* * *
Каждый раз, перед тем, как погасить ночник, благодарю Господа за красоту мира. Каким нужно обладать воображением, чтобы, не имея примера, исторгнуть из себя столь совершенное пространство, в котором лишь человек, созданный как раз по образцу, и подкачал – позарился на зелёное яблоко. А нам отвечать.
Час поздний, но жара не спадает. Хоста сладко спит, погрузившись во влажную духоту. Случайный ветерок, пробегавший мимо, задел листья пальмы. Они чуть подрожали и вновь застыли, словно веера в руках церемонных японок. На посёлок спустилась благодать.
Внезапно тишину разорвал заехавший во двор лихой «Ниссан» с включённым на полную мощность динамиком. По ушам бьют неблагозвучные аккорды вперемешку с барабанной дробью – у идущих за нами это зовётся музыкой. Невольно задаёшься вопросом: почему мама так плохо воспитала парня за рулём? Погромыхав в охотку, он уедет, оставив после себя возбуждение и долгий след молодой, не нашедшей лучшего применения силы. Провинция вообще редко соблюдает законы – их пишут в «жирной» столице, а тут другие люди, живут по-другому, зарабатывают мало, потому и делают, что хотят.
Раньше, когда мы с Кириллом ещё работали и приезжали к морю только в отпуск, меня ужасно злили ночная трескотня отечественных автомобилей, перебранка пьяных, громкое ржанье юношей и девушек, отдыхающих от летнего зноя на скамейках под окнами. Мотоциклисты дожидались своих избранниц, не глуша моторов. Даже усердные цикады мешали спать. И собаки. Ну, как же в посёлке без собак! Десятки бездомных брехали до рассвета, то затихая, то вдохновляясь новыми призывами.
Нынче иномарки – хоть грузовые, хоть легковые – ползут по-пластунски, вкрадчиво шелестя шинами, а голоса не раздражают, наоборот, приводят в спокойное равновесие: как бы ни была печальна жизнь, она продолжается, облака плывут по небу, реки бегут к морю и последняя капля ещё не пролилась.
Мои мысли возвращаются к календарю, который висит рядом с кроватью. Его изобрели специально, чтобы не осталось никаких сомнений – время ещё есть, времени пруд пруди, за сегодняшним днём последует бесконечный ряд дней новых, и каждый год привычно и легко наполнится повтором цифр. Дни печатают на типографском станке в нужном количестве, как деньги, и при этой мысли вдруг возникает ощущение, что жизнь проходит слишком быстро. Только дети думают, что быстро – это хорошо и, став наконец взрослыми, они получат возможности большого человека. Наивные счастливцы не ведают о приложении, которое намного длиннее и горше всех вообразимых благ.
Календарь у меня неудобный – по нескольку месяцев на одном листке, да ещё праздники с объяснениями, а то ведь теперь никто не помнит, когда, какие и почему. Например, что за День единства? Невозможно привыкнуть к этим новым датам, назначенным не иначе, как по недомыслию. Какое единство воровки Васильевой, отмазанной от суда, с Ирой или Вексельберга с нашим дворником, и всех с государством, которое блюдёт лишь свой интерес.
Надо сказать Нине, чтобы на будущий год купила календарь с большими листами на каждый месяц, где неделя расположена чётко под неделей, тогда удобнее зачёркивать и помнить каждый день. Но может, уже и не понадобится? Забавно: календарь в продаже обязательно будет, а меня, вполне возможно, и нет. Время идёт. Время не останавливается, возвращаясь на круги своя. Любой момент жизни есть момент последнего часа.
Напрягая подпорченные артритом пальцы, обвожу фломастером завтрашнюю дату, с некоторым холодком сознавая, что невольно задаю начало концу.
Восстановленное время
18 июля.
В первую же ночь, когда я решила планомерно заняться воспоминаниями, мне приснилась любимая такса Мотя, по собачьему паспорту – Мартин. Так мы с Доном назвали месячного кобелька под впечатлением прелестного фильма «Сестра его дворецкого» с Диной Дурбин, где один из персонажей
