что она царапаться начнет? Чуть глаза не лишился с этой куртийской змеей.
Азрик сжал кулаки. Все внутри него вдруг заледенело.
— И пришлось тебе кое-что другое в нее втыкать, — смеялись внизу. — Она от тебя бежала, ты за ней, а под ногами — ее же кишки. Умора!
— Ты, Долговязый, тоже не герой! Ту, с красными серьгами… Вы ее только вдвоем с Веревкой одолели. И огрела она тебя знатно…
— Ага, это тебе не девочки Стилларии, — отозвался кто-то.
— А мне нравится, когда брыкаются.
Азрик уже ни о чем не думал. Он подполз к краю своей клетушки и выглянул. Ему повезло — он смотрел из темноты, и лицо его было измазано пылью, его никто не заметил. А он заметил всех.
Большой, властный, с черно-белой бородой и злыми глазами. Волосы поддерживает кожаный ремешок. Чернозубый.
Длиннорукий, длинноногий, быстрый, с бритой головой и темной бородкой, с острыми недобрыми глазами. Долговязый.
Молодой, плотный, медлительный, неопрятный, весь какой-то мятый, с большими кулаками. Кудра.
Невысокий, молчаливый, с вечно полуприкрытыми глазами, с длинным синим шрамом во всю щеку, одно плечо выше другого. Рушка.
Пожилой, с седой бородой и усами, с шишкой на шее, на левой руке не хватает половины пальцев. Клешня.
И, наконец, тощий, горбоносый, с впалой грудью, с пушком на щеках и подбородке. Пульций.
Они сидели, поминали старое, смеялись и переругивались, а сверху на них смотрел мальчик, которого они оставили без матери и без родного племени.
* * *
Старые храмы бывают разными. Иные старятся достойно: даже через много лет после того, как в их алтарях последний раз разжигали огонь, есть что-то благородное в их облике.
Иные ветшают и рушатся так, что от них остается лишь груда камней.
Иные меняют свой облик.
Храм, в который вошел Папсуккаль, когда-то просто исчез. Он был воздвигнут на крутом берегу маленького горного озера, в одно из половодий его основание не выдержало и он целиком ушел под воду. Редкий случай — практически не разрушившись. И сейчас, почти нетронутый, он стоял скрытый от всех глаз. Тиной покрылись его полы и колонны, меж алтарей плавали рыбы, медные изваяния зеленели и покрывались причудливыми наростами.
— Ну и выбрал ты место, Дагон, — с деланной веселостью сказал Папсуккаль. Его собеседник развалился на заплесневелом троне. В его правой руке, похожей то ли на щупальце, то ли на плавник, покачивался тонкий жезл. И он молчал.
— Впрочем, ты всегда имел слабость к воде, — продолжал он, озираясь. — Помнишь, ты гостил у меня, и мы спускались на дно Тигра?
— Кто ты?
Голос существа, сидящего на троне, был глубок. Вокруг него кружились рыбки, словно исполняя какой-то танец.
— Я же тебе сказал. И ты должен меня помнить! Я — Папсуккаль! Глашатай великого Ашшура!
— Ашшур… это было давно. Так давно. Их боги давно рассыпались в пыль. Забвение окутало их…
— Ну, не всех. Как видишь, я жив.
— Жив, — Дагон наклонил голову. — Что это значит — жив? Тебя помнили, о тебе слагали песни и гимны, тебя чествовали на храмовых праздниках и шествиях?
— Нет, — нетерпеливо сказал Папсуккаль. — Нет и еще раз нет. Мы, Ашшур… ну да, мы пали. Но, как видишь, я жив и здоров. И у меня есть кое-что для тебя!
— Забвение, — не слушая его, медленно проговорил Дагон. — Какое сладкое слово. Расскажи мне, каково оно?
— Дагон, хватит! Встряхнись. У меня — очень и очень важные новости. Они тут все могут перетряхнуть!
— Это не ко мне, это сейчас Мелькарт. Суетится что-то. На что-то надеется. А мне это неинтересно. Мы все скоро уйдем вслед за вами, Папсуккаль, глашатай великого Ашшура. Вослед вам вступим в реку забвения. Вот что важно. Расскажи мне, что это значит — быть забытым?
Папсуккаль в ярости бросился было к Дагону, но тот молниеносным движением выставил перед собой жезл. Его кончик засветился.
— Осторожно, глашатай великого Ашшура, или кто ты там на самом деле…
— Я — Папсуккаль!
— Папсуккаля поглотила река забвения. А ты… ты слишком молод. Я помню его — он был стар уже тысячу лет назад. Скажи мне, кто ты? Откуда знаешь тайные слова, которыми мы обменивались с Папсуккалем на заре времен?
За спиной Папсуккаля замерли две большие рыбы. Он нервно оглянулся на них, из груди его вырвался стон.
— Неужели я не смогу убедить тебя в этом, Дагон?
— В чем, незнакомец? Меня не нужно ни в чем убеждать! Просто расскажи мне о забвении. Каково это — быть забытым?
Папсуккаль воздел руки.
— Дагон, прекрати! Ты же не всерьез…
Около Дагона мелькнула тень, Папсуккаль выставил перед собой ладони, его пальцы плясали, вырисовывая знаки. Тень отпрянула.
— Суета, — с презрением сказал Дагон. — Ты не Папсуккаль, и ты ничего не сможешь рассказать мне о забвении.
— Дагон!
— Прощай, незнакомец…
Покрытый раковинами трон начал поворачиваться. Папсуккаль попытался отпрянуть, но запутался в невесть откуда взявшейся сети. Каждый ее узел светился зеленым светом, его словно облепила туча светлячков. Он дернулся раз, другой, часть светлячков пропала, но в это время трон окончательно перевернулся. Теперь перед Папсуккалем сидела высокая, надменная, очень красивая и очень холодная женщина.
— Ты похож на Папсуккаля, но ты слишком молод, чтобы быть им, — сказала Астарта. Ее голос был низок, она словно пела.
— Я использовал слишком много, — в отчаянии пробормотал Папс, дико озираясь по сторонам.
— Слишком много чего?
— Неважно. Я вижу, что ошибся. Отпусти меня, о прекрасная Астарта!
— О, конечно. У меня много дел, и ты — не самое важное из них. Но, кажется, ты хотел нам что-то рассказать?
От трона снова отделилась тень. Папсуккаль сглотнул.
Глава 9. Схватки и сны
Чернозубый встал. Вынул что-то из-за пояса. Покрутил рукой и швырнул перед собой маленький темный шарик. Тот ударился о пол, но покатился не по направлению броска, а наискосок — прямо к Азрику. Тот прижался к доскам.
— На месте стоит, или едва ползет, — удовлетворенно сказал Чернозубый. — В Азмате его перехватим. Так, давайте, собираемся.
Бандиты перевязали свои мешки и, громко топая, покинули дом. Азрик выпустил воздух из груди, быстро пробежал по балке и спрыгнул на пол. Приник к проему.
Группа пересекала вырубку в направлении просеки, которая уходила прямо в горы. Азрик хотел было броситься вдогонку, но вовремя сообразил, что ему следует держаться справа от них, чтобы когда они снова швырнут свой шарик — он покатился в нужном направлении. Отметив хорошо видный ориентир — кривой, видимо, после попадания молнии, кедр на склоне, Азрик изо всех сил
