рук. Наконец он умостил его у себя на коленях — Папс не хотел, чтобы арнум касался даже досок.
— И чего теперь?
— Я должен взять кусочек с собой.
— Как? Ты же даже перышко не возьмешь!
— Это — возьму.
Азрик вытащил статуэтку — местообиталище Папса. Подумал мельком, что будет, если ее разбить. Спросил о том у Папса, удовлетворенно услышал его шипенье.
— Ты свои шуточки брось, — бушевал он.
Наконец, успокоившись, Папсуккаль скомандовал положить их рядом, а потом взять арнум и аккуратно потереть им спинку статуэтки. Это было страшно неудобно: арнум был гораздо тяжелее, так что Азрик сделал прямо наоборот — взял статуэтку и начал водить ею вдоль темной поверхности.
— Что ты делаешь? — прошипел Папс, но потом махнул рукой.
Сначала ничего не происходило. Потом Азрик почувствовал, что камень словно бы нагревается. На его гладкой поверхности после очередного его движения появилась царапинка, быстро, впрочем, затянувшаяся. Потом еще и еще одна.
Мальчик глянул на Папсуккаля и поразился — тот словно светился изнутри. Он никогда не казался таким реальным. Глаза горели, в бороде был виден каждый завиток, руки сжались в кулаки, а потом Папс коснулся Азрика. И не просто коснулся — сначала погладил его по голове, потом похлопал по щеке, потом скрутил ухо.
Азрик взвизгнул и выпустил статуэтку, та шлепнулась на пол. Папсуккаль вздрогнул и выпустил его.
— Ты чего делаешь? — закричал мальчик. Ухо опухло и горело.
— Да так, — проворчал Папс. — Извини. Просто… очень давно хотел.
— За что!
— За то, что в мешке меня держишь!
— А где тебя еще держать?!
— Где, где… понятно, что в мешке. Но ты б знал, как там мерзко. И тряпки эти.
Азрик схватил статуэтку и размахнулся.
— Ты чего это! — всполошился Папсуккаль. — Я же извинился!
— Еще раз так сделаешь — тресну о камень, — сказал Азрик.
— Не буду, — мрачно сказал Папс. — Давай-ка теперь я сам.
Он аккуратно взял статуэтку — получается, что сам себя, еще пару раз провел вдоль теплого бока арнума. Снова появилась борозда, Папс ловко снял черный завиток и скатал из него крохотный черный шарик. Посмотрел на ладонь и засмеялся.
— Ты не представляешь, как это здорово, — счастливо засмеялся он. — Ну, бывай! Я пошел на встречу. Ты тут давай пока поспи.
Он исчез. Азрик повертел головой, осторожно притронулся к уху — болит. Снова завернул арнум и спрятал его в мешок. Потом засунул туда же статуэтку. Засунул в самую глубину.
Потом вытащил кусок сыра, завернул его в лепешку и поел. Вздохнул, огляделся и решил, что лучше места для ночлега придумать трудно. Вытянулся, потом свернулся калачиком и уснул.
* * *
Проснулся он, когда солнце стояло уже высоко. Разбудили его громкие голоса внизу. Он сначала думал, что это вернулся Папсуккаль — но нет, голосов было несколько и все они принадлежали взрослым мужчинам. Он замер у себя в клетушке, надеясь, что никто его не увидит.
— Брось арцет, Чернозубый, — услышал он.
Через некоторое время послышался стук и шуршание, потом шаги.
— В Унатане он, — раздался другой голос. — Или вышел только что. В Тир идет.
— Пускай идет, — третий голос, глубокий и злой. — Отдохнем тут и пойдем вверх по тропе, на перехват. Завтра, край — через день он будет у нас.
Сгнившие доски пола скрипели под тяжелыми шагами. Шорох, шелест — кто-то, видимо, сел.
— Слышь, Пульций, — злой голос, от его звука Азрик вздрагивал. — А что там с храмами-то?
Голос отвечавшего Пульция был тонок. Дрожал.
— Откуда мне знать? Мало ли от чего храм сгореть может?
— Мало не мало, только он сгорел аккурат тогда, когда твой хозяин должен был своему хозяину помогать, а? Я считать умею.
— Умеешь. Ну и что?
— А то, что не люблю я такого, когда что-то делаю, а что на самом деле — не знаю. Я господина Аполлинора провожал в горы, на важную встречу. Это я понимаю, это одно дело. Но если потом храмы рушатся и все такое — это ведь совсем другое дело, а? И оно совсем по-другому стоит! Верно говорю?
Раздалась пара одобрительных возгласов. Потом ответил несмелый:
— Но ты ж в любом случае просто прошел туда-сюда в горы.
— Если бы просто туда-сюда — я бы здесь не сидел, да?
— За поимку мальчика тебе отдельная плата…
— А что это за малец? Ты — молчишь, не отвечаешь. Тот старик в Инере — тоже молчал.
Азрик стиснул зубы.
— Все молчат. Малец не простой, всем понятно. Я вот знать хочу, что с ним не так. Ты — знаешь?
— Нет.
— А вот так, не зная не ведая — мне совсем не улыбается куда-то переться. Дураков нет! Сколько нам его еще ловить?
— Господин Аполлинор дал тебе арцет!
— Ну да, дал! Только вот толку с него мало, сколько раз уже он нас обманывал? Может, и сейчас так? Показывает на Унатан, а он на самом деле…
— Чернозубый, — вступил в разговор еще один голос. — Ну чего ты заводишься? Поймаем мальца и придержим. Проявится господин Аполлинор — тогда с ним и потолкуем. И насчет того, что это и где, и насчет повышения оплаты. Чего ты от этого шеделя хочешь? Он и так вот сидит, скрючился…
Повисло молчание. Прервал его Чернозубый.
— Что-то я в толк не могу взять, Долговязый, — тихо и с явной угрозой в голосе сказал он. — Ты чего голос поднимаешь, когда не спрашивают?
Никто ему не ответил.
— Ты думаешь, ты у себя в своем арабском племени вонючем? Ты там, говорят, важным перцем был, да? Да не сговорился с местными…
— Чернозубый, ну чего ты? — попытался его кто-то урезонить.
— Молчать! Не с тобой говорю, Клешня. А с этим вот, который часто голос подавать стал, когда не просят. Уж не на мое ли место метишь?
Ненадолго воцарилось молчание.
— Чего молчишь?
— Ты ж сказал, не поднимать голос. Вот я и не поднимаю.
Азрику страшно хотелось выглянуть и посмотреть на говорящих, но он заставлял себя лежать смирно.
Внизу вдруг раздался смех.
— Ох, Долговязый, позабавил, — смеялся злой. — Хорошо сказал. Ладно, отдыхаем все. О делах ни слова.
Какое-то время доносились только звуки леса. Поднимался ветер.
— Сейчас бы к тетке Стилларии, — мечтательно сказал кто-то. — У нее как раз пара гречанок появилась.
— Так давно уже.
— Нет, ты не знаешь. Давно — это она с Крита привезла, а тут… белокожие, кудрявые…
— Ну, недели не прошло, как у тебя одна кудрявая побывала… только ты не особо рад был, а?
Внизу заржали.
— А чего вы смеетесь? Кто ж знал,
