как начались его страстные поиски, также неожиданно они прекратились. Он затих, зарывшись носом в мои волосы. Я так и осталась тряпичной куклой в его руках и освобождаться из его объятий не хотелось.
В машине я поймала на себе его взгляд, он словно увидел привидение. Я потянулась, чтобы посмотреть на себя в зеркале, ну, волосы взъерошены, коса наполовину расплелась, ну, что он не видел лохматых девушек? Я потянулась в карман ветровки за ключами, и тут увидела на груди какие-то царапины. Мефистофель, нахмурившись, смотрел на меня. Я попыталась разрядить обстановку:
— О! Можно спокойно заявиться в полицию с заявлением об изнасиловании, никто даже сомневаться не будет.
У Мефистофеля дернулись скулы, глаза стали еще уже.
— Это была шутка! Неудачная, возможно, — он нисколько не изменился.
— Пошли! — он кивком показал на входную дверь моего подъезда, когда мы приехали. — Это надо обработать.
И уже дома распорядился:
— Так, нужны перекись или мирамистин, а еще зеленка или йод.
— А прививка от бешенства не нужна? — попыталась пошутить я. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Черт, какой непробиваемый. — Так, на всякий случай, у меня уже есть прививка. И это была шутка! Шутка про то, что не нужна ли мне прививка, и совершенно не шутка, что прививка уже есть.
Я принесла хлоргексидин с ватными дисками и йод. Он сел на диван, я рядом, и обработал хлоргексидином шею и плечо, хотя я могла это сделать с тем же успехом, глядя на себя в зеркале, а потом залил столько йода, что я ахнула. Вообще никакой реакции.
— Так, а повернись спиной и подними футболку.
— Черт! — услышала я.
— Что там? — спросила я и, не дождавшись ответа, подошла к шкафу с зеркалом. Ну, как я и думала, четыре кровавые борозды. — У меня очень нежная кожа, небольшое усилие, и уже синяк…
— Это не может быть не больно! Почему ты ничего не говорила?
Я повернулась к нему:
— Потому что хоть это было и больно, это еще было и приятно, — сейчас-то, увидев, что на самом деле представляет моя спина, сразу же стало больно, но я попыталась отшутиться больше для себя самой, чем для него, но он только скомандовал:
— Садись.
Снова хлоргексидин. Я вся сжалась: йод, но что-то странное последовало затем, он дул на это место? Я обалдела.
— Так, сорян за все это.
— Ерунда.
— И мне очень жаль, что ничего не вышло с приютом.
— Вы пытались. Спасибо вам за это, — я хотела было добавить, что мне было жаль, что у него так все вышло с отцом, но надо было сознаться в том, что я все слышала, а я не была уверена, что ему было бы приятно это услышать.
— Что дальше? — спросил он.
— Будем искать новый приют, — как можно беспечнее сказала я, одновременно понимая нереальность данного мероприятия.
— И да… спасибо за лечение по рецептам твоей бабушки. И вот, — он взял мою руку и вложил в нее ключи от моей квартиры. — Хм, спасительница! — по-моему, в его голосе прозвучала легкая ирония.
— Что значит «хм»?
— То и значит, сначала утопила, потом спасла, — уже появилась легкая тень улыбки.
— Вы, Владислав Владимирович, сами пытались утопиться, если мне память не изменяет. А перед этим кое-кого другого утопить.
Он уже встал и подошел к двери.
Что-то висело в воздухе.
Странная неловкость.
Несказанные слова…
Несделанные дела…
— Тогда можно вопрос, — спросила я, показывая ключи. — Что это было?
— Я проснулся. Ночь. Тебя нет. Ключи есть. Я как представил, что ты сидишь под дверью без ключей, пришлось ехать отвозить.
— А почему не отдали ключи?
— Как оказалось, ты не сидела под дверью, а сладко… хм, спала.
— А на следующий день? — требовательно спросила я.
— Ночь ты имела ввиду?
— Ну да, кивнула я, — и неожиданно для себя стала краснеть. Сама же хотела объяснений, а как дело настало, почему-то в кусты.
— Весь день этот твой вид не выходил у меня из головы, ничего не мог сделать, вернулся и был отвергнут, — спокойно и невозмутимо сказал он. Я почувствовала, что у меня не только щеки горят, но и уши запылали, что бывало очень редко.
— Тогда, если у нас тут вечер откровений, — начал он. — Что это была за ерунда про «кошек и мороженое».
— Просто не хотела быть должной, чтобы…
— Что «чтобы»?
— Чтобы не было никаких предъявлений потом. Вы сами сказали «будешь должной».
— Послушай, это просто фигура речи. Я никогда никаких счетов не предъявляю женщинам. И не требую ничего, что они согласны сами предложить. Это понятно?
Мои уши запылали вновь, я кивнула.
— И что это за фокусы с новой работы?
Я удивленно на него уставилась.
— Нет, ты сейчас это серьезно? Город большой, но профессиональная среда не такая уж большая, подобная информация быстро узнается, будущий работодатель всегда наводит справки.
— После разыгравшейся сцены у меня не было другого выхода, как только взять и обновить резюме, потом меня пригласили на собеседование, я сходила, мы думаем.
— Тебе нравится у нас работать?
— Я уже отвечала на этот вопрос тогда на корпоративе, — я постаралась не улыбаться.
— А сейчас серьезно: только из-за меня ты собиралась уволиться?
Я кивнула.
— Хорошо, если мы выпишем судебное предписание, я не подойду ближе трех шагов, — тут он посмотрел на пол и сделал шаг назад. — Выбросишь эту идею из головы?
«Эй, — подумала я. — Что за нафиг, блин? Ты куда? Всё с точностью до наоборот!»
— Тогда я не смогу больше лечить вас по рецептам моей бабушки, — с сожалением сказала я.
— Какая жалость! Это серьезный пункт, надо обдумать.
— И вы не сможете оказывать мне первую медицинскую помощь, — жестом я показала на свою шею.
— Да, но если бы мы раньше оформили судебное предписание, то помощь не потребовалась бы.
В этой странной ситуации с взаимными признаниями мне хотелось просто сделать три шага вперед и уткнуться головой в его грудь, и чтобы он меня обнял и сказал, что все будет хорошо. И вдруг я поняла! Он этого и добивался: моего признания, покаяния, просьбы, исповеди. А сам этого не хочет? Не хочет признаться и обнять?
Да и черт бы с ним! Я готова была сделать этот шаг, но… а почему бы не потянуть? Значительно интереснее это время до первого прикосновения, первого объятия, первого поцелуя. Когда настолько оголены нервы, что любое прикосновение вызывает электрический разряд. И может быть, мне удастся его переиграть, чтобы он сделал этот первый шаг. Мне даже интересно стало: вот стоит Мефистофель, и вдруг он
