государственной жизни мер, признали необходимым объединить деятельность высшего правительства.
На обязанность правительства возлагаем Мы выполнение непреклонной Нашей воли.
Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов.
Не останавливая предназначенных выборов в Государственную Думу, привлечь теперь же к участию в Думе, в меру возможности, соответствующей краткости остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив засим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку.
Установить, как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной Думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от Нас властей.
Призываем всех верных сынов России вспомнить долг свой перед Родиною, помочь прекращению сей неслыханной смуты и вместе с Нами напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле.
Денъ в Петергофе в 17 день октября в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот пятое Царствования же Нашего одиннадцатое.
На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:
«НИКОЛАЙ».
На подлинном Его Императорскому Величеству, в Петергоф, в 17 день октября 1905 года, благоугодно было Собственноручно начертать: «Принять к руководству».
Вы внимательно прочитали? Так вот оно: Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов.
Собственно, эти семнадцать слов практически точно описывают тот самый чаемый «политминимум». «Незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности» (это про полицейскую дубинку, кутузку по звонку и прочие свинцовые прелести нашей жизни), «свободы совести» (это сейчас не столько про религию, сколько про право исповедовать свои убеждения), «слова» (понятно, я думаю), «собраний» (это про Триумфальную, да и про Манежную, да и вообще про «больше трёх не собираться»), «союзов» (это и про Центризбирком, и про отказы в регистрации партий, и про безумные условия «соберите триллион подписей, одна неправильная – идите к чёрту», и про запреты организаций).
Что важно. Эти свободы нам – то есть законным потомкам подданных Российской Империи – уже были даны. «Слово царское твёрдо». И признать его должны все, даже антидемократически настроенные товарищи монархисты, если они хотят быть монархистами, верными Государю.
Соответственно, «платформа-минимум» – это получается «новый октябризм». В смысле лучше прежнего.
Апельсинчики
В очередной раз наткнулся на рассуждения о том, как нище и ужасно жил простой народ в Россiи. И питался исключительно гнилой репой.
Стоит в этом отношении послушать людей, которых даже самый правоверный коммунист должен почитать.
Вот Чернышевский в «Что делать?» пишет про своего самого положительного героя, Рахметова: «На свои деньги он не покупал ничего подобного; “не имею права тратить деньги на прихоть, без которой могу обойтись”, – а ведь он воспитан был на роскошном столе и имел тонкий вкус, как видно было по его замечаниям о блюдах; когда он обедал у кого-нибудь за чужим столом, он ел с удовольствием многие из блюд, от которых отказывал себе в своем столе, других не ел и за чужим столом. Причина различения была основательная: “то, что ест, хотя по временам, простой народ, и я смогу есть при случае. Того, что никогда недоступно простым людям, и я не должен есть! Это нужно мне для того, чтобы хоть несколько чувствовать, насколько стеснена их жизнь сравнительно с моею”. Поэтому, если подавались фрукты, он абсолютно ел яблоки, абсолютно не ел абрикосов; апельсины ел в Петербурге, не ел в провинции, – видите, в Петербурге простой народ ест их, а в провинции не ест».
То есть апельсины в Петербурге были для простонародья доступны. Для простонародья. В провинции они тоже были, но «дорого», «простой народ не ел их». Это всё в 1856 году, напоминаю (действие романа разворачивается несколько раньше, но примем эту дату).
Ну а теперь вспомним советские апельсины в Ленинграде.
PS. Детей номенклатуры и потомство продавщиц и буфетчиц прошу не беспокоиться – мы и так помним, что у вас апельсины были.
Вперёд, в прошлое
Начну с извинений и объяснений. Это неприятно – извиняться и объясняться. Но иногда приходится, если, конечно, хочешь, чтобы тебя поняли правильно. А поскольку читатели у меня попадаются не всегда доброжелательно настроенные, но пытливые, и стремятся понять не только то, что ты сказал, а ещё и то, о чём ты умолчал. Типа – «преступно не упомянул славное то-то, чтобы безнаказанно подчеркнуть мерзкое то-то» или наоборот.
Так вот. Я в данном случае не собираюсь писать что-либо о 9 мае 1945 года, о Победе советского народа над немецкофашистскими оккупантами, об историческом значении Победы и так далее. Не потому, что мне совсем нечего сказать по этому поводу, а потому, что уже всё сказал, и отношение моё к этим вопросам с тех пор не изменилось. Пользоваться календарной датой, чтобы лишний раз поотстаивать свою позицию – которую считаю взвешенной и соответствующей исторической правде – с пеной у рта я тоже не буду. Если вам так хочется поговорить, ну там я не знаю, о руководящей и направляющей роли товарища Сталина, или о том, какой мир и благоденствие нёс Гитлер Европе, или что ту войну выиграл Черчилль, или поспорить о Власове, об эстонских эсэсовцах, о всемирно-исторической роли еврейского финансового капитала, а также о чьих-нибудь зверствах, которые ну вот именно сейчас необходимо срочно незабытьнепростить – я лично пас. Впрочем, и осуждать не буду. Нуждаетесь в бодрящей дозе незабудемнепростима – ну, почитайте хотя бы это, там ентого добра хоть залейся.
А я буду говорить исключительно о 9 мае 2012 года и делах, связанных с этой конкретной датой.
Итак – что мы имеем?
Мы имеем (то есть наоборот, нас имеет) власть, лишённую даже подобия легитимности в глазах большинства населения. Власть по этому поводу сильно переживает, так как в отсутствии легитимности остаётся запугивать и обманывать население. Средства для этого – то есть ОМОН и телевизор – у власти имеются, но они обходятся дорого и к тому же чисто отрицательные стимулы имеют срок годности. Люди в какой-то момент могут перестать верить во враньё и даже устать бояться, такое случается.
Кроме того, ей нужна легитимность в своих собственных глазах. Ощущать себя чмырями и плесенью, сидящей в телевизоре на штыках, попросту неприятно, некомфортно. Хочется ощущения собственной значимости, исторической прогрессивности и смысла бытия. «Мы тут
