— Почему? Я не собираюсь останавливаться!
Она вдруг всплеснула руками — аккуратными, маленькими для ее роста руками — и захохотала.
— Что с тобой? — забеспокоился Мишель.
— Мы же до сих пор стоим на месте! Просто болтаем и никуда не едем! А оба уверены, что едем! А мы стоим!
— Правда, стоим, — обалдел Мишель. — С ума сойти!
Они смеялись, наверное, минут десять. Синее небо, зеленые террасы виноградников, ее заразительный смех, ямочки на щеках… Может быть, это были самые счастливые десять минут его жизни?
— Ладно, — вытирая пальцем выступившие от смеха слезы, произнесла наконец девушка. — Я пойду ловить другую машину. Счастливо добраться до Марселя! — Она повернулась, чтобы открыть дверцу.
— Нет! Я отвезу тебя в Тур!
— Знаешь, ты смешной парень. — Ее кулачок медлил повернуть ручку. — Но я не сажусь в машину к парням, когда езжу автостопом. Только к женщинам или к семьям.
— Автостопом? Ты? Ты не похожа на тех, кто ездит автостопом…
— Не волнуйся, я уже почти приехала. Мои родители живут в Туре. Я еду к ним на каникулы.
— Ты учишься? Где? — Мишель был готов расспрашивать о чем угодно, лишь бы она не уходила как можно дольше. А тут такая богатая тема!
— В Сорбонне.
— В Сорбонне? И твои родители не могут дать тебе денег на автобусный билет?
— Могут, конечно. У меня были деньги на дорогу. Но я опять кое-что купила себе.
— Духи? Колечко?
— Балда! Ой, извини, я случайно. Хочешь, покажу, что купила? Только обещай, что не будешь смеяться.
— Покажи. Не буду. — Хорошо бы это был купальник, помечтал Мишель.
— Вот. — Она раскрыла сумку, вытащила из нее коробку, открыла. Там лежал миксер.
— Что это? — глупо спросил Мишель.
— Миксер. Разве ты никогда не видел электромиксер?
— Видел. Но зачем тебе тратить деньги на миксер?
— Я люблю готовить.
— Поехали. — Мишель наконец-то тронул машину с места. — К которому часу родители ждут тебя?
— Ни к которому. Просто они знают, что я приеду сегодня. Мама жарит утку и печет миндальный пирог. Ты любишь миндальный пирог?
— Люблю. Меня зовут Мишель.
— А я — Полин.
Ее мама оказалась полной дамой, учительницей французского. А папа был сухощавый, подтянутый, немногословный, с аккуратно подстриженными усиками и очками в золотой оправе человек. Он больше смахивал на отставного военного, чем на учителя биологии, и больше всего на свете любил разгадывать кроссворды.
— Мама, папа, это Мишель, — сообщила Полин.
Он снял комнату в ближайшей гостинице. Из окна была видна площадь с облезлым фонтаном. На рассвете Полин постучалась в его дверь. На ее плече была та же самая спортивная сумка, а в ней, как выяснилось несколько позже: джемпер, блузка, кое-какое белье в пакете, горстка косметики, а остальное — коробки с посудой и кухонными принадлежностями.
Они уселись в «понтиак» и направились якобы в Марсель.
— Зачем ты таскаешь с собой все это? — поинтересовался Мишель.
— Разве я не говорила? Люблю готовить.
Виноградники под синим небом и маленькие гостиницы со старинными ваннами на чугунных звериных лапах… В деревенских лавочках они покупали всякие продукты — творог, молоко, яйца, ранние овощи, хлеб, ягоды — и без конца устраивали пикники. На полянках, на сеновалах, на берегу Шера, на кроватях в этих самых гостиницах.
Особенно по утрам. Мишель просыпался от звуков миксера — Полин обязательно взбивала для него что-то воздушное, утреннее и необычное, как это турское небо, как залитые солнцем виноградники, или похожие на картинки из детской книжки старинные замки, мельницы, домики и деревушки…
Они никогда не рассказывали друг другу о своем прошлом, хотя, собственно говоря, какое такое особенное может быть у двух студентов прошлое? Не строили планов на будущее, не размышляли о том, что было бы, если бы они не встретились, а просто радовались. Утром — новому дню, днем — солнцу, лету, мелькающим в окнах «понтиака» пейзажам, а также ветру, вину, блюдам придорожных ресторанчиков, вечером — предчувствию радостной ночи. Мишель никогда не встречал никого, кто бы умел радоваться так, как Полин. Искренне и заразительно.
Они вернулись в Париж и уже к вечеру сняли квартиру. Полин стерла пыль с кухонных полок, расставила на них свои сокровища и предложила:
— Сходим за продуктами?
— Я должен повидаться с родителями. Сходи без меня. — Мишель вытащил из кармана оставшиеся деньги. Их было до смешного мало.
— Хорошо, — сказала она. — Сварю луковый суп…
— Я снял квартиру, — сказал он дома.
— Дорого? — спросил отец.
— Нет. Студия на рю Пердонне.
— Я должен посмотреть. — Отец поднялся из-за стола. Родители и сестра ужинали. — Поехали, Мишо.
— Папа, может быть, не сегодня?
— Завтра я занят.
— Подождите, мы поедем с вами! — заторопилась Адель, а матушка Анжели застенчиво посмотрела на мужа. — Нам тоже интересно!
— Еще чего! Не бабье дело. — Отец впервые отказал своей любимице. — У нас мужской разговор. — И спросил уже в машине: — Ну и как она?
— Квартира?
— Дурень! Твоя подружка.
— Папа, как ты догадался?
— Ты же не совсем идиот, сынок, чтобы после отпуска снять квартиру для одного себя.
Отец молча ел луковый суп. Мишель и Полин молчали тоже.
— Значит, студентка, — наконец произнес старший Сарди. — Ты, часом, не беременна?
— Нет, наверное…
Сегодня Полин впервые накрасила глаза, и они казались двумя испуганными рыбками.
— Ладно. Женитесь. Но денег на свадьбу не дам!
— Папа, мы знакомы две недели. Мы пока не думали…
— Завел бабу — женись! — Отец хлопнул ладонью по столу. — Я не потерплю ублюдков!
На прощание отец пожелал «счастливых сновидений», хмыкнул и как бы случайно подмигнул Полин.
— Я его боюсь, — сказала она уже в постели. — Вы внешне так похожи, значит, ты тоже внутри такой же зверский?
— Не знаю, — честно ответил Мишель. — Я как-то никогда не думал об этом.
Полин вздохнула. Он поцеловал ее губы. Осторожно, хотя лихорадка давно уже прошла. На Полин была смешная коротенькая рубашечка с какими-то детскими зайчиками. Прежде чем лечь, она всегда надевала эту ночную рубашку и заплетала волосы в косу.
Мишель вдруг очень отчетливо вспомнил эту рубашку и самостоятельные завитки на шее Полин. Они тут же выбивались из-под косы. Как же это было давно: девочка Полин, всего девятнадцать! Но и сейчас ее волосы на шее пахнут так же фантастически…
