До Ренессанса оставалось всего четыре дня полета, когда случилось нечто ужасное. Зельда только-только включила душ, предвкушая вечернее омовение, без которого просто не представляла жизни. Редкие брызги несколько секунд вырывались из душа, а потом и они исчезли. Она в отчаянии смотрела на последние исчезающие с пола капли. Достаточно трудно было ограничивать количество и время
Мытья — вообще обойтись без него было совершенно немыслимо!
— Расчет!
Он мгновенно оказался у двери и с тревогой спросил:
— Что случилось?
Чуть приоткрыв дверь и прячась за ней, она выглянула:
— Душ сломался. Вода не идет. Его тревога мгновенно сменилась ироническим интересом:
— Да что ты говоришь?
— Расчет, но это же серьезно! До Ренессанса еще четыре дня! Что мы будем делать?
— Изведем много дезодоранта? Она возмущенно посмотрела на него:
— Это не смешно!
— Да, тебе, конечно, не смешно. Для любого, кто проводит в душе по два часа в день, это, надо полагать, настоящая катастрофа.
— Я не провожу здесь по два часа — и это действительно настоящая катастрофа. В моей жизни еще не было ни одного дня, чтобы я по-настоящему не вымылась.
— Ничего страшного. Мы с Фредом насчет лишнего пота не тревожимся. Привыкли приспосабливаться ко всему. Через пару дней мы все друг к другу принюхаемся.
Зельда ужаснулась:
— Я никак не могу четыре дня обходиться без мытья! Вы должны что-то придумать, Расчет.
— Например?
— Например, починить душ! Вы все время твердите мне, что вы тут главный. Ну, вот теперь у вас есть возможность показать, как хорошо вы владеете ситуацией.
Он прислонился к переборке, скрестив руки на груди.
— И что я с этого буду иметь?
— Чистую пассажирку.
— Я думал о чем-нибудь более полезном. Зельда посмотрела на него с опаской:
— Что вы хотите?
— Поцелуй моей пассажирки. Зельда изумленно заморгала:
— И это все, что вы хотите получить за исправленный душ?
— Так мы договорились?
— Может, вы его не можете исправить? Может, вы именно поэтому меня дразните?
— Договорились? — настаивал Расчет.
— А вы его можете починить? — не сдавалась она.
— Леди, может, я и не получил такого великолепного образования, как вы, но руки у меня умелые. Вот в таком отчаянном положении кое-какие практические навыки в тысячу раз важнее всякой заумной голубиной философии, которой тебе набили голову.
Зельда улыбнулась:
— Я глубоко уважаю знания любого рода.
— Так договорились?
Она решительно кивнула:
— Договорились.
Расчет оторвался от переборки:
— Посторонись.
Двадцать минут спустя душ снова заработал. Зельда ликовала:
— Вы просто волшебник, Тэйг Расчет! Где вы приобрели такие умения?
Он на несколько секунд включил воду, проверяя, нормально ли она льется.
— То там, то здесь, — туманно ответил он. — Мне всегда удавалось заставить механизмы работать. На Ренессансе это очень полезно.
— Почему?
— Эта планета буквально жрет технику. От одних только жары и влажности проблем хватает, а там еще куча едких растений и минералов. Хороший механик на Ренессансе получает столько, сколько запросит. Машины там постоянно ломаются.
— Вы какое-то время работали механиком?
— Я же тебе говорил. Я год работал премиальником.
— Премиальник — это механик? — спросила она.
— В некотором роде. Он делает то, за что ему платят. — Он отступил. — Душ ждет, отанна.
— Спасибо вам, Расчет.
Секунду помедлив, она шагнула к нему, приподнялась на цыпочки, положила руки ему на плечи и прикоснулась губами к его губам.
Зельда исчезла в душе прежде, чем Расчет успел ее поймать и потребовать более крепкого поцелуя. Он стоял и глядел на закрывшуюся за ней дверь, пытаясь убедить себя в том, что так даже лучше. Нет смысла подбрасывать угля в огонь, полыхающий в его теле.
Но какой-то упрямый голосок глубоко внутри целую минуту не желал соглашаться с доводами рассудка. Эта планета чересчур зеленая — было первое впечатление, которое Зельда составила о Ренессансе. Пока корабль приближался к ней, бесконечная зелень прерывалась голубыми просторами океанов. Но когда они совершили посадку, то во все стороны раскинулась почти ничем не разбавленная пышная густо-зеленая листва. Порт Попытайся Опять был всего лишь капелькой не-зелени, брошенной в безграничные джунгли в устье крупной реки. И Зельда не сомневалась, что если его строители и ремонтники улетят, то город моментально исчезнет. Джунгли без всякого труда захлестнут жалкие, хрупкие с виду строения из сверкающего триатона и диазита, поглотят все, что попадется им на пути, и маленькая ранка в зелени быстро затянется. Прочнейший триатон представлял собой сплав, составленный из металлов, которые с огромным трудом добывались в небольших полярных областях планеты. Это был один из немногих материалов, способных выдерживать разъедающее действие здешнего климата. Его открытие стало настоящим подарком разведыва-ельным компаниям, которым иначе пришлось бы затрачивать немалые суммы на импорт тяжелых и дорогостоящих материалов.
Трудно было поверить, что Попытайся Опять — самый большой портовый город планеты, решила Зельда, пока «Окончательный Расчет» опускался на посадочную площадку. Это был маленький, неопрятный, стремительно растущий поселок, единственное место на всем Ренессансе, где работники конкурирующих разведывательных и разрабатывающих компаний могли проводить время вместе, не опасаясь враждебности или открытого насилия. Ренессанс был суровой планетой, и люди, работающие здесь, во многом походили на саму планету. Порт Попытайся Опять практически не имел утвержденных законов, но в нем действовало несколько законов неписаных. Один из них заключался в том, что представители всех компаний, находясь в городе, мирно сосуществуют друг с другом. Чуть ли не единственным писаным законом был тот, согласно которому этот порт — единственное место на планете, где запрещается носить бластер. За пределами города вооружение было делом обычным.
Вырубка в джунглях, которую представлял собой Попытайся Опять, была нужна всем. Это было место отправки и получения грузов, источник припасов и экипировки, место, где люди могли бы отдохнуть в безопасности. Место для города было расчищено вдоль берегов широкой илистой реки, которая служила дорогой в глубь огромного континента.
Не успела Зельда выйти из корабля, как почувствовала, что воздух Ренессанса какой-то странный.
— Привыкнешь, — пообещал ей Расчет.
