Пожав плечами, он разложил кубарики.
Она нерешительно покашляла, чувствуя себя необычайно храброй.
— Я подумала, — осторожно начала она, — что можно было бы попробовать немного оживить игру, делая настоящие ставки.
Рука Расчета замерла над сардитовыми жетонами. На секунду в его глазах зажглось какое-то чувство, тотчас же сменившееся вежливым интересом:
— Какие ставки?
— Ну, у меня практически ничего нет — да и глупо было бы ставить что-то ценное: вы ведь все равно обязательно выиграете. Но вот, например, кто готовит еду… Мы делали это более или менее по очереди, но можно решить, что проигравший будет отправлять упаковки в подогреватель, например, в течение полного корабельного дня.
Расчет опустил глаза, якобы сосредоточившись на пересчете кусочков сардита.
— Интересное предложение.
— Ну так как?
— Хорошо. Ставим. Проигравший будет готовить еду весь следующий цикл.
Зельда ощутила прилив странного возбуждения — такого чувства она во время игры в «Свободный рынок» никогда не испытывала. Кивнув, она села поудобнее, решив вести игру внимательнее обычного. Скорее всего она проиграет — она всегда проигрывает Расчету, — но, может быть, на этот раз не так быстро.
Однако случилось нечто совершенно невероятное — она выиграла! Сначала Зельда сама себе не поверила и только изумленно смотрела на лежащую перед ней гору жетонов. Все они перекочевали на ее сторону стола! Внезапно она почувствовала настоящее ликование:
— Я выиграла!
Расчет откинулся на спинку стула. Губы его скривились.
— И правда выиграла! Ну и как ощущения? Она радостно улыбнулась, не скрывая восторга:
— Очень приятные. И вы завтра весь день будете готовить еду?
— Похоже, что так.
— А вы не огорчены? — спросила она.
— Игрок всегда расплачивается за риск. — Он собрал кубарики и фишки. — Хочешь сыграть еще партию?
Зельда хотела, но не знала на что.
— Я больше не могу придумать ставок!
— А как насчет одного из моих Смеющихся божков против огнебериллового гребня? — небрежно предложил Расчет.
Зельда была шокирована.
— Это слишком дорогие вещи!
— Игра станет только интереснее. Она покачала головой:
— Не могу.
— Если судить по тому, как ты сейчас играла, то ты вряд ли потерпишь поражение. Похоже, ты «Свободный рынок» уже освоила.
Да, похоже, она действительно научилась неплохо играть. Странное ликование все еще разливалось по ее телу. Она бесшабашно кивнула:
— Хорошо, Расчет. Ставки сделаны.
Он тоже улыбнулся, обнажив все свои зубы.
И хладнокровно и методично разгромил ее в следующей партии.
Когда игра закончилась, Зельда продолжала сидеть неподвижно, потрясенная своим проигрышем. Она поздно поняла, что была слишком уверена в своей победе. Видимо, для этой уверенности никаких оснований не было. Расчет молчал, дожидаясь, чтобы она освоилась с мыслью о проигрыше. Зельда печально смотрела, как он забирает у нее последний жетон, а потом подняла глаза:
— Вы выиграли.
— УгуОн сидел и выжидающе смотрел на нее.
— Вы, наверное, хотите получить гребень.
— Проигрыши принято отдавать сразу же.
— Конечно.
Зельда гордо подняла голову, полная решимости проигрывать красиво. Вытащив огнеберилловый гребень из волос, она протянула его Расчету.
Он взял гребень и начал крутить его в руках. Пойманное внутри огнебериллов пламя мерцало и переливалось.
— Красивый.
— Мне подарили его родители, когда провожали в дорогу.
Зельда вдруг впервые за много дней вспомнила нежное понимание на лице матери. Ее отец тоже был полон сочувствия. Их понимание ограничивалось естественной эмоциональной отстраненностью, которую голуби инстинктивно соблюдали по отношению к волкам. Родители почти с самого ее рождения знали, что придет день расставания. Их волчонок будет искать свое место в жизни. Они могли дать ей убежище, но были не в состоянии дать ей цель в жизни.
Расчет поднял голову:
— Так твои родители знают, что ты сейчас летишь
На Ренессанс?
Удивившись такому вопросу, Зельда какое-то время колебалась, но потом честно призналась:
— Нет, не думаю. Я дала им понять, что начну свои поиски на Возлюбленной. Они сомневались бы в разумности полета на Ренессанс.
— Особенно в качестве пассажирки почтового корабля.
— Они могли бы не одобрить мой поступок, — твердо сказала Зельда, — но не стали бы спорить с моим решением. Я человек взрослый. Они уважают этот статус. Просто не хотелось причинять им лишнее беспокойство. Ренессанс очень опасен.
Расчет внимательно посмотрел на нее:
— Твои родители не слишком-то хорошо тебя знают, а?
— Они добрые и чуткие люди, позаботившиеся о том, чтобы я получила превосходное образование и выучила все Килнианские законы, — гордо сообщила ему Зельда.
— Но что бы они ни делали, они не могли превратить тебя в голубку. Ты — волчица. Поэтому они по-настоящему тебя не знают.
— Вы тоже меня по-настоящему не знаете, Расчет, так что не надо делать поспешных выводов, — с удивлением услышала Зельда собственный ответ. — И никогда не сможете узнать меня так, как знают друг друга голуби. Волки не способны к такого рода общению.
Она встала с кресла и с изумлением обнаружила, что вся дрожит. Не говоря больше ни слова, она удалилась на свою койку с драгоценным томиком «Безмятежности и ритуала» Ниско.
Расчет не пытался задержать ее. Он убрал фишки, сложил игровое поле, а потом бережно спрятал огнебе-рилловый гребень в мешочек на своей портупее, которая висела в изголовье его койки. Он решил, что этим вечером тоже будет читать. Какое-то время он вполне сможет обойтись без эля.
Когда он в конце концов вытянулся на койке, готовясь заснуть, он в последний раз мысленно представил себе, как держит Зельду в объятиях. В этой фантазии на ней не было ничего, кроме огнебериллового гребня в волосах. Но даже пламя огнебериллов меркло рядом с огнем, горевшим в ее глазах.
Следующие два дня Зельда прилежно работала над порученной ей программой. Проблемы первой недели полета оказались гораздо серьезнее, чем ей это представлялось сначала. Иногда перед ней вставали неприятные картины того, насколько ужасным оказалось бы ее положение, если бы она согласилась лететь с кем-нибудь вроде Удиры.
Конечно, две недели полета вместе с Тэйгом Расчетом не лишены определенного риска, и настроение у него меняется каждую минуту, но она постепенно училась существовать в этой атмосфере ненадежности. И надо было признать, что Расчету удавалось сдерживать себя. Казалось, он полон мрачной решимости добраться до Ренессанса, не потеряв над собой контроля и не давая воли гневу. Зельда догадывалась, что он очень высоко ставит свое чувство самоконтроля. Он был пилотом, командиром корабля — и это понятие имело для него огромное значение. Его чувство ответственности было очень сильным.
